Несмотря на его дурные предчувствия, поначалу все шло гладко. Всем не терпелось поскорее покинуть лагерь. Колонна быстро построилась и была готова к маршу. Правда, женатые солдаты, особенно те, у кого имелись дети, поначалу ворчали и упирались, но в конечном итоге, как и все, были вынуждены подчиниться приказу. Оставить без охраны тех, кто не мог быстро идти – особенно раненых товарищей на повозках, – было нелегко. В лагере стоял плач младенцев, стенания матерей, стоны раненых, прекрасно понимавших, что их бросают на верную смерть. Сердце Тулла обливалось кровью, однако он был рад, когда все это осталось позади. Легионы спустились с холма, оставляя за спиной клубы дыма, что вились к небу от пылающих подвод, и терпкий запах оливкового масла, с помощью которого их подожгли.

Между тем варвары, подстерегавшие их накануне, так и не появились. У всех отлегло от души. Настроение резко пошло вверх, когда лес отступил, а ему на смену пришло открытое, поросшее травой пространство вроде того, что окружало Порта Вестфалика. Здесь можно было шагать гораздо быстрее. И верно, вскоре колонна двигалась со скоростью лишь вполовину меньше той, с какой она шла бы по приличной римской дороге, – огромный прогресс по сравнению с тем, как они ползли накануне. Вскоре солдаты затянули песню. Когда были спеты три самых похабных, но всеми любимых куплета, дурное настроение Тулла почти улетучилось. Нет, он слышал эти попевки уже как минимум тысячу раз, и все же, распеваемые во всю мощь солдатских глоток, они возвращали его в годы молодости, когда он, зеленый новобранец, шагал дорогами империи.

Внезапно колонна замерла на месте.

Солдаты Тулла продолжали петь, но он жестом велел им умолкнуть. Причина остановки была неясна: от головы колонны не долетело ни звуков сражения, ни команд офицеров. По обеим сторонам дороги не было видно никаких варваров. Может, путь им перегородила речка? Увы, в душе Тулла вновь шевельнулось дурное предчувствие: похоже, впереди их ждала очередная засада.

Он приказал своим солдатам приготовиться. Те тотчас же подняли щиты, взяли на изготовку копья. Потянулось ожидание. Сердце сделало сотню ударов, но ничего не произошло. Две сотни – ничего. Тулл сердито спросил, в чем дело, у стоявших впереди легионеров Первой когорты. Перед ними ехали легаты и трибуны, а уж они-то наверняка знают, что происходит. Спустя короткое время ему ответили, что им известно не больше, чем ему. Как и следовало ожидать, настроения это не улучшило.

Однако враг так и не появился. Ожидание тянулось дальше, сопровождаемое порывами ветра, дождем и, изредка, проблесками неба среди серых туч, из-за которых выглядывало бледное, водянистое солнце. В конце концов Тулл велел своим солдатам опустить щиты. Что и было сделано – если не с радостью, то со вздохом облегчения. Утолив жажду из мехов с водой, солдаты вполголоса переговаривались между собой. Тулл еще раз огляделся по сторонам. Однообразный пейзаж не давал поводов для тревоги. И все же дурное предчувствие по-прежнему скручивало кишки тугим узлом, как будто у него расстроился живот. Он бы с удовольствием поговорил с Дегмаром, но того не было видно со вчерашнего дня, когда германец ушел в дозор. Оставалось лишь надеяться, что он жив.