— Всё, хватит лясы точить! — Беззубцев повысил голос. — Идем в посад!

* * *

Деревенька казалась безлюдной — на всем пути к ней им не встретилось ни души, за исключением пастушка на пригорке, присматривавшего за двумя тощими коровенками, пощипывающих редкую зеленую поросль вместе с пожухшими пучками прошлогодней травы.

Паренек вытаращил на них светлые глаза, а когда Муха окликнул его, пытаясь завязать разговор, дал стрекача.

— Дикий какой-то, — пробормотал Ярослав.

— Одичаешь тут, — вздохнул Евстафьев, оглядывая окрестности. — Скотина, вон, совсем ледащая… Да и хозяевам, небось, тоже жрать нечего, особенно сейчас.

— Голодный год был, много народу померло, — согласился подошедший Афоня. Он сощурил единственный глаз, выглядывая что-то вдали. — Никак, пасека…

Действительно, поодаль от домов виднелось несколько десятков грубо сколоченных ульев, среди которых бродил одинокий старик, разбрасывая пучки соломы вокруг.

— Эй, дед! — обратился к нему Беззубцев. — Где тут у вас лошадей купить можно?

Старик поднял взгляд и бессмысленно уставился на него.

— Лошадей, говорю! — Беззубцев приставил ладонь ко рту рупором.

— Пчела, она уход ценит… — пробормотал дед, отворачиваясь и любовно поглаживая стенку улья. — Перезимовали, вот, и слава Богу…

— Э, да они все тут малахольные! — с досадой сплюнул Беззубцев.

— Не рано, дед, ульи на улицу вынес? — вмешался Евстафьев. — Ночи-то холодные еще!

Старик растерянно заморгал, потом стащил с головы драную шапку и прижал её к груди.

— Пчела — она ить уход любит, — пролепетал он, потупившись.

— Оставьте его, Василий Михайлович, — вздохнула Ирина. — Видите — он и так запуган…

— Неладное тут что-то творится, — проговорил Муха, когда они двинулись дальше.

— А ведь раньше народа здесь поболе жило, — заметил Афоня. — Доводилось мне бывать в здешних краях — борть тут знатная была…

— Михалыч, — негромко сказал Ярослав Евстафьеву. — Как думаешь, где мы примерно сейчас находимся?