— А где Афоня? — спросил Евстафьев, когда они вышли во двор.

— Он нас нагонит, — кратко отвечал Беззубцев.

Привратник, зевая, и сердито ворча, отворил им ворота.

Они вышли, ведя лошадей в поводу. Было ветрено, лохматые тучи набегали на молодой месяц.

— Ну, по коням, — проговорил Беззубцев, когда они отошли от ворот.

Прошло совсем немного времени, после того, как они выехали из южных ворот города, когда позади до них донесся стук копыт.

Беззубцев прислушался, натянув поводья, и по лицу его промелькнула злорадная улыбка.

— Добре! — проговорил он и развернул коня.

— Афоня? — спросил Евстафьев, вглядываясь в скрывавшуюся в сумерках дорогу.

— Увидим, — проронил Беззубцев, доставая саблю.

Перестук копыт все нарастал и усиливался — и вот из темноты вынырнул всадник, которого недавно они видели у ворот подворья. При виде их, он резко осадил коня.

— Ляпунов! — с преувеличенной радостью в голосе воскликнул Беззубцев. — Прокопий!

— Юшка! — в тон ему усмехнулся Ляпунов и перевел взгляд на Ярослава, а потом — на Ирину. — Царевна!

— Уж не с нами ли решил к царевичу Димитрию на службу податься? — язвительно поинтересовался Беззубцев.

Ляпунов сплюнул на землю. — Вот где твой самозванец! Отпусти царевну и разойдемся мирно!

— Да неужто? — удивился Беззубцев. — Ну, коли так — то конечно! Токмо ты у неё спроси сначала — охота ли ей с тобой в Москву возвращаться?

Ляпунов посмотрел на Ирину. Та покачала головой.

— Извини, Прокопий, — сказала она. — Но мне нечего больше делать в Москве. Один раз меня уже оттуда похитили, второй раз был под Подолом, третьего мне не надо. Я сама решаю, куда ехать и с кем.

Ляпунов потемнел лицом. — Никак околдовали тебя, царевна, — проговорил он. — Или коварством и лестью разум твой отуманили! Нечего тебе делать в лагере самозванца! Поедешь со мной. С дороги, Юшка!

Беззубцев пришпорил коня и выехал вперед с обнаженным клинком в руке.