Через три дня, новая рать попыталась форсировать Днепр у Любеча и захватить город. На этот раз, наши, наученные опытом первого столкновения, пустили по Днепру суда, реквизированные в Любече и вооружённые пушечками, и они начали топить неприятельские лодки прямо на реке. До нашего берега добралось около трехсот человек, которые были практически сразу взяты в плен любечским гарнизоном, усиленным несколькими сотнями, присланными из Чернигова. На этот раз захватили и одного из командиров, Петра Конашевича. Как и в первый раз, собственно российских подданных было меньше четверти, а большинство принадлежало к украинским «козакам» – по заверениям Конашевича, запорожцам, но, как оказалось, две трети были реестровыми правобережными казаками, то есть находящимся на службе и на жаловании польского короля.

По приказу Рината, алексеевцы начали вести активную разведку и на приграничных польских территориях, в результате чего они наткнулись на вооруженный лагерь у села Бобровицы на пограничной реке Быстрице, который пополнялся все новыми казачьими отрядами. Я дал санкцию на операцию, и алексеевцы ночью высадились чуть в отдалении, а затем окружили врага и принудили его к сдаче. Решающим аргументом были две батареи, выставленные по ту сторону реки и давшие несколько картечных залпов прямой наводкой.

На этот раз взяли почти тысячу пленных, включая их командира. Им оказался Иван Болотников, бывший боевой холоп Телятевского, бежавший в Европу несколько лет назад. Его, равно как и Конашевича и некоторых их приближенных, послали в Москву под конвоем. Сами же алексеевцы были готовы к удару по Киеву, но вернувшийся в Москву Борис вновь отказался от этой идеи. Эх, если бы он согласился, то, может быть, получилось бы избежать страшных лет смуты…

Восемнадцатого августа в Москву прибыли главари «воровской рати» Конашевича – в нашей истории известного как Конашевича-Сагайдачного, кровавого палача, уничтожавшего русские села, встречавшиеся на его пути – и Болотникова, которому не суждено было устроить мятеж после свержения первого Лжедмитрия – казнили «на Болоте» через четыре дня. За ними на эшафот взошел Ванька-Немчин, который тоже оказался в числе захваченных в Бобровице главарей мятежников. Казнь была через отсечение головы – ее они заслужили тем, что все время «пели соловьем», рассказывая о самом Лжедмитрии и о его планах.

Оказалось, что ближайшим сподвижником самозванца являлся Борис Бельский. Именно он представил его Мнишеку, и именно он находится в тайной переписке с московскими боярами. С кем именно, ни одному из главарей известно, впрочем, не было, как не было известно ничего о возможных связях королевского двора и Лжедмитрия. Единственное, что намекало на подобную связь, было то, что Конашевич однажды видел, как из здания, в котором самозванец жил в Самборе, однажды вышел Казановский.