— Об оленях, о вереске, — сказал он, — о старых вождях, которых давно уже нет, о том, о чем вообще обычно поётся в наших песнях. Иногда я даже старался вообразить себе, что у меня есть флейта или волынка и я играю. Я играл в уме длинные арии, и мне казалось, что я играю их замечательно хорошо. Уверяю тебя, иногда я даже слышал, как фальшивил! Но главное то, что всё это для меня уже кончилось. Теперь тебе самому придётся с этим разбираться и что-то решать.

Затем он заставил меня снова рассказать о своих приключениях, которые опять выслушал сначала со всеми подробностями, чрезвычайно одобрительно и по временам уверяя меня, что я «странный, но очень храбрый малый».

— Так ты не испугался Саймона Фрэйзера? — спросил он затем.

— С чего бы! — воскликнул я.

— Да, он хитёр и подл как змей, — сказал он. — Это действительно ужасный человек. Но следует и ему воздать должное: могу уверить тебя, что на поле сражения это весьма достойный воин.

— Разве он так уж храбр? — спросил я.

— Храбр? — переспросил он. — Он более непоколебим, чем стальной меч.

Рассказ о моей дуэли понравился Алану более всего.

— Подумать только! — воскликнул он. — Не напрасно я учил тебя в Корринаки. Тогда ты не выглядел человеком, способным постоять за себя со шпагой в руке! Как жаль, что я не видел этого! Вставай, вынимай своё оружие. Покажи мне, как это было!

— Алан, — сказал я, — ты уверен, что это надо делать прямо посреди дороги?