– Вы, верно, о курляндском и семигальском герцогах?

– В точку, эти два братца приходятся мне дядями.

– Но они вассалы польского короля…

– Вот-вот, так что пусть решают, кто им роднее.

Однако до Курляндии было далеко. Мой отнюдь не маленький, по меркам Литвы, отряд шел по самой границе, стараясь не ввязываться ни в какие драки. Впрочем, маленькие отряды сами нас сторонились, а крупнее никого просто не было – Гонсевский лихорадочно собирал войска, но у него пока плохо получалось. Рыскавшие тут и там отряды Мезецкого и Арслана заставляли местных шляхтичей больше думать о сбережении своего имущества, нежели об «общем деле»[53]. Занявшие польскую Ливонию шведы тоже сидели по крепостям и не мешали нам. Так мы продвигались все ближе к маленькому прибалтийскому герцогству.

Князь Василий Лыков с наслаждением слез с седла и, немного косолапя, двинулся в придорожную корчму. Пока его холопы с осунувшимися лицами суетились у лошадей, хозяин решил промочить горло. Бегство тяжело далось московскому дворянину. После царского «награждения» прочие ратники отрастили на молодого князя такой зуб, какой не у всякого лесного зверя случается. Увидев его, они в лучшем случае плевались, а в худшем смотрели так, будто прикидывали, как ловчее прирезать. Впрочем, сам Василий почти безвылазно сидел в шатре, сказавшись больным, но вот двоим из его холопов так не повезло. Одного нашли со стрелой в горле, а другой пошел за водой, да так и утоп в колодце. Царский рында не стал дожидаться, пока останется вообще без холопов, а потому, испросивши разрешения у царя, тайно ночью покинул Смоленск, бросив все имущество, кроме пожалованной шубы. Во-первых, награда велика, а во-вторых, бросить ее означало показать пренебрежение царской милостью, а то, что незнамо откуда появившийся на троне немец умеет изощренно мстить, Лыков уже убедился.

Впрочем, беда покуда миновала, и князь, горделиво ступая, прошел в корчму и, плюхнувшись на лавку, потребовал хлебного вина. Целовальник угодливо поклонился и лично поднес знатному посетителю изрядную чару. Василий степенно принял ее и, широко перекрестившись, опрокинул в пасть содержимое. Крякнув от удовольствия, сунул руку в чашу с квашеной капусткой и вкусно захрустел, заедая.

– Могёт!.. – уважительно протянул в сторону сидящий в углу мужичок, по виду – из посадских.

– Могу! – не удержался от бахвальства князь.

– Я чаю, господин из войска возвращается? – спросил целовальник, следя за слугами, уставлявшими стол князя различными закусками.

– Из войска, – подтвердил Василий с гордостью.