– Правда ли, что Смоленск у ляхов отбили? – обступили его немногие посетители.

– Правда, как же не правда; одолели супостата, с божьей милостью.

– Быстро управились.

– Какое там быстро! Три дня бились без роздыху, пока на стены взошли. Я сам десяте… пятнадцать ляхов зарубил!

– Эва как, – уважительно потянул посадский, – удачлив государь Иван Федорович.

К лицу князя мгновенно прилила кровь, но чудовищным усилием воли он сдержался. Не глядя протянул чару целовальнику, которую тот, уловив перемену настроения, тут же молча налил до краев. Так же молча московский дворянин выцедил ее содержимое сквозь сжатые зубы и лишь после этого обвел присутствующих мутными глазами и пробурчал:

– Этого не отнять, удачлив…

– А правду говорят, – вступил в разговор молодой купец с изъеденным оспой лицом, – что государь до девок лют?

– Есть такое… – отозвался Василий, икнув, – только не до всех. Немок он любит – страсть! Их за ним цельный обоз везут, чтобы, значит, служили ему.

– А лицом баские?[54] – заинтересованно спросил рябой купец.

– Нет, – скривился Лыков, опять взявшись за вино, – кожа до кости, смотреть не на что, сказано же – немки!

Впрочем, у купца, похоже, были свои соображения на этот счет, и он мечтательно улыбнулся. Посадский же нахмурился, но продолжал слушать с прежним вниманием. Целовальник тем временем выглянул из корчмы и знаками подозвал к себе княжеских холопов.

– Вот что, служивые, там ваш хозяин подвыпил и несет неподобное, а я по Разбойному приказу не скучаю! Вы бы его спать уложили, что ли…

– Охти мне, – отозвался старший из них, бывший ключником, – мало нам смоленской печали, так еще тут…

Проговорив это, он с остальными слугами кинулся в корчму на помощь к своему непутевому хозяину. Все вместе они, льстиво улыбаясь и втихомолку ругаясь, потащили Василия в отдельную камору, чтобы он не наболтал еще чего-нибудь.

Оставшиеся в общей горнице посетители переглянулись и принялись каждый за свое. Только покрытый оспинами купец, которому, очевидно, не слишком везло в любви, вздохнув, вымолвил: «Цельный обоз!..» – На что посадский, собираясь уже выходить, пробурчал, надевая шапку:

– Смуту прекратил, воров разогнал, ляхов побил, Смоленск вернул… да пусть хоть всех перепользует. Особливо немок!

Когда-то давно один церковный иерарх тонко намекнул мне, что мое, пардон, седалище гораздо больше подходит для седла, нежели для трона. Этот поход очередной раз показал мне, что святой отец был прав. Мне нравится звук копыт идущего за мной войска, свежий ветер, дующий в лицо и развевающий волосы. Мое сердце больше радуется пушечным залпам и сабельному звону, чем малиновому звону московских колоколов, а запах сгоревшего пороха или луговой травы кажется более приятным, чем аромат ладана, буквально пропитавший кремлевский дворец.