Во всех этих нелегких, но славных событиях сержант Лавренко участия не принимал. В госпитале был Тимофей.
13. Октябрь-ноябрь. Тылы
13. Октябрь-ноябрь. Тылы
Жизнь ранбольного не то чтобы веселая, зато чистая и размеренная. Многим кажется скучной, но товарищу Лавренко так не показалось. Сначала было больно и процедуры шли мучительные, потом конечность под гипсом вознамерилась зверски чесаться, но Тимофей отвлекался иными делами, поскольку был ходячий, и, в сущности, легкораненый, а так далеко не всем везет.
– Заживет, как на щенке-кобельке, – предсказала остроносая военврач, начальник отделения: – Гуляй в палату, мальчоночка. Повезло – раскололись кости как по заказу – аккуратнее не бывает.
В палате было нудновато: засунули почему-то в почти отдельную, трехместную – сосед, тоже сержант, но авиационный – спал как сурок круглые сутки, еще одна койка стояла пустая. Для начала Тимофей тщательно ознакомился с ситуацией на фронтах, делами тыла и текущим международным положением – о взятии Белграда ничего не писали, поскольку газеты имелись лишь недельной давности. Рука ныла тупо и неустанно, но пальцы слушались, если осторожненько лист газетный придержать или еще что-то легко-тренировочное. Видимо, заживет. Ужас, когда думалось, что руку вообще отчикают, очень даже помнился. Ну, то от шока, последствий контузии и внезапности. Раз миновало, следует оздоравливаться и провести разведку расположения.
Шелехов лежал на первом этаже. К нему не пустили, но Тимофей успокоил горластую нянечку, заверил, что лезть внаглую никуда не собирается, но о состоянии боевого товарища узнать обязан, поскольку то и по-солдатски, и по-божески справедливо. Смирение, вежливость и не особо глубокие, но очевидные! медицинские познания няньке понравились – пояснила что и как, велела заходить попозже, дня через два. Из неприятного: пожалела, что такой сопляк и уже воюет. Тимофей сознавал, что без автомата и формы выглядит младше, но не настолько же?! Ладно, зато глюкозы нянька дала.
Как раз через два дня ранбольного навестили Торчок с Сергеевым. Павло Захарович был мрачен и неразговорчив, сказал лишь, что выбрались и «сдали гадов как положено». Остатки опергруппы завернули к госпиталю проездом, отдали Тимофею форму и телогрейку – что было немаловажно – больничный халат и маячащая по выписке выдача неизбежно жутко застиранной и залатанной формы «пятого срока» ранбольного Лавренко ничуть не радовали. Контрразведчики наказали выздоравливать побыстрее, «отож будут ждать в группу», и укатили.