Вывалился распаренный счастливый Сашка, выхлебнул чаю, побежал звать остальной личный состав. Первым прибыл Сергеев, «перепроверил» ванную и воду, одобрил. Потом пришла научно-офицерская группа. Хозяйка поспешно поменяла посуду, поставила чайные пары особой изящной строгости, с тонкой синей полоской, истинно европейской лаконичности. Товарищи офицеры, с чувством вымывшиеся и побрившиеся, надели чистое и теперь, неспешно остывая, пили чай.

– Тимофей, буду ходатайствовать о награждении! Как минимум, повышении в звании! – торжественно пообещал капитан Жор.

– Вот это правильно! Госпожа Вереш, мы вас не слишком стеснили? – перешел на немецкий язык культурный Земляков.

Хозяйка поняла, изобразила, что рада видеть столь вежливых «товарищей гауптманов».

Воды оставалось еще полно, Тимофей вызвал саперов – все же приданные силы, пусть прогреются и сил наберутся. Труженики тротила и лопаты вымылись вмиг, сели пить чай, ефрейтор-крепыш, моргнул в сторону хозяйки:

– А что баба-то, спробована уже? Ничего, гладка.

– Уймись. Она уже почти пенсионерка.

– Так и что того? Тяни ее на перины, Тимоха, пока подмытая.

Тимофей накрыл крышкой сахарницу и молча показал на дверь. Бойцы живо поднялись, было слышно, как товарищи в дверях сулят крепышу нехорошее. Это верно – дурак, он дурак и есть.

Замыкающим пришел Иванов, этот мылся энергично. Хозяйка, бдительно следящая за званиями гостей, вновь живо поменяла посуду. Угодливые они тут все же. Не особо любят, но угождают. Впрочем, госпожа Вереш – тетка одинокая, никаких портретов на стенах, кроме литографии чего-то божественного, да и вообще никакого мужского духа в доме. Понятно, опасается солдат.

Одевался Иванов неспешно – распарился. Тимофей успел увидеть длинный шрам на левой руке, звездообразные следы на ребрах – осколочные – порядком где-то зацепило старлея. Здешний, значит. Ну, оно и проще.

– Давай, Тима, там уж остывает, – кивнул Иванов.

Действительно подостыло, но все равно было хорошо. Бриться товарищу Лавренко еще нужды не было – не росло пока, это снисхождение природы Тимофей вполне ценил. Эх, Павло Захарович, уж тот скоблился-скоблился.

Полегчавший и непривычно свежий Тимофей сел за стол.

– Хороший чай, – кратко сказал Иванов, наливая себе еще.

Обстановка в комнате была того… напряженной. Хозяйка стояла в дверях, но видно, что напуганная.

– Вы ей что сказали? – осторожно спросил Тимофей.

Иванов пожал плечами:

– Ничего. Что ей говорить? Видно же, что фашистская порода.