– Да уж наверное, не вернется, – машинально брякнул Тимофей.

– В опергруппу может и не вернется, но даст о себе знать, это уж точно, – уверенно сказал Иванов.

– Ладно, обнадежили, – пробормотал Тимофей и спохватился. – Я, товарищ старший лейтенант, на автомат смотрю с иными соображениями. Он чем хорош-то, этот «немец»? К нему же и патроны с трудом найдешь.

– Мне патронов много не надо, я не пулеметчик. Лучше вообще без стрельбы. Прогулялись – вернулись – сели чай пить. Мы особисты, а не штурмовая группа. А автомат… Патрон помощнее, баланс, магазины вполне удобные, – исчерпывающе объяснил Иванов.

С разведротой встретились у штаба дивизии. Снова шел мокрый снег, бойцы дремали в полуподвале, впереди продолжалась бесконечная перестрелка, нечасто, но постоянно лопались разрывы мин. Разведчиков было всего двенадцать человек, да сам ротный. Вопрос, отчего рота меньше взвода, задавать было неуместно – крепко истаяла и так негустая дивизия за эти штурмовые дни.

Двинулись. Дорогу разведчики знали, шли вдоль стен, уже стемнело, снег ложился с гарью уже затухших пожаров и свежим дымом. Иванов переговаривался с ротным разведчиков – общий язык нашли сходу. Собственно, старший лейтенант уже не выглядел угрюмым молчуном, да и вообще изменился. Перебираясь через полуразрушенную баррикаду из брусчатки и разбухшей под дождем мебели, Тимофей сообразил – улыбается Иванов. Нет, точно улыбается. Малость псих? Впрочем, на войне все такие.

Переждали под прикрытием высокого дома. Валялся на тротуаре немец-фельдфебель: одна нога странно и картинно уперта в стену, шея свернута под углом, приоткрытые глаза на бордюр косятся. Пятнистая куртка задралась, кобура пуста – озаботился кто-то из наших пистолетом. Садится на город нетерпеливая зимняя полутьма, расплывается, тает камуфляж в пятнах замерзшей крови…

Уже в темноте поочередно перебежали улицу, на перекрестке переговорили с артиллеристами, сторожащими своей «сорокапяткой» сразу две улицы. Далее до больницы святого Яноша было рукой подать. Ротный предупредил:

– Подходим осторожно, тихо, чтобы не засекли. А то вспугнем.

Больница оказалась просторной: целый комплекс зданий из красного кирпича, на старинную крепость похоже. У ворот торчал бронеколпак дота, лежали тела. Бойцы туда не пошли, на территорию проникли через разбитые окна соседнего здания. Спереди доносился невнятный глас громкоговорителей – агитаторы вели свою пропаганду, частенько прерываемую пулеметными очередями.

На лестнице под ногами захрустели бесчисленные битые пузырьки, перила во тьме едва нащупаешь, все больничным барахлом завалено. Казалось, уже годы больница в разрухе.