– Да ладно, просто тетка в годах и нервничает малость. А фашизм у них все одно навсегда кончился.

– Фашизм у них никогда не кончится, – худое лицо Иванова не изменилось. – Он вообще бесконечный. Вот именно такие тетеньки его и разводят.

– Преувеличиваете, товарищ старший лейтенант. Перевоспитаются. А она вообще безвредная.

– Думаешь? Оптимист. Просто не видишь. Допивай, потом решим.

Допивал чай Тимофей в размышлениях. Что такого Иванов видит, чего сержантам не видно? Ладно, вот еще отметки от гвоздиков на стене – висели фото или картины, но поснимали Может, служил кто в армии у тетки Вереш, а может, распятье или еще что религиозное красовалось. Многие мадьяры думают, что Советы всех верующих мигом расстреливают.

– Допил? – осведомился Иванов, надевая фуфайку.

– Так точно.

– Попроще, Тима. У нас неофициальная политинформация. Что увидел?

– Портреты она, наверное, сняла. Служат родичи. Но не факт, что против нас воюют.

– Может. Верим в лучшее. Не воюют и не фашисты, – Иванов взял опустевшую чайную чашку и перевернул на блюдце.

«РСФСР Дулевский госзавод» – значилось на зеленоватом штампе на донышке.

Уж точно не в ТОРГСИНЕ сервиз покупался. Слали домой посылочки с награбленным сыновья-победители, а может и муж-герой, чьи следы с гвоздиков старательно прятали.

Тимофей глянул на хозяйку – та попятилась и исчезла в соседней комнате.

Вот гадина! Сержант Лавренко запахнул ватник, подпоясался, взял оружие и пошел за Ивановым. Но у двери плюнул, вернулся и прикладом автомата смел посуду со стола – только и хрустнул ворованный фарфор.

Иванов ничего не сказал, даже когда Тимофей каблуком сапога от души пнул-захлопнул дверь фашистского дома.

Уже подходили к расположению опергруппы, когда Тимофей спросил:

– Как узнали-то?

– Нюх у меня, – Иванов хмыкнул. – Нет, не ведись. Не нюх. Просто до-войны мама фарфором увлекалась, а я стили росписи легко запоминаю. Зря побил – красивая вещь, скоро большой редкостью станет.