Ощущение, что следят, имелось. Понятно, в таких вещах быть точным сложно – воображение даже с опытным бойцом шутки играет. Но все равно… Тимофей поморщился – коньяк во фляге был разведен, теперь и греть не грел, и вкус еще хуже, чем у настоящего.

Ага… клюнуло на запашок.

Очень уж красивой мадьярка не показалась. Холененькая, это да. Пальто хорошее, только на рукаве следы от кирпичной пыли. Шла вроде бы мимо – к центральному подъезду – но замедлила шаг, приостановилась, словно в нерешительности. Что-то сказала… губы яркие, накрашенные, в такой хмурый день вообще ягодными кажутся. Глаза выразительные… как они там правильно называются?

– Не понимаю, гражданочка, – честно ответил очень честный часовой. – Проходите, не положено тута.

Заговорила, уже просительно, чуть воркуя, одновременно жалобно вскидывая узкие бровки. Жест понятен – на рот яркий, жевать, кушать хочется, голодное время.

– Так война, – развел руками Тимофей. – Нас-то тоже не перекармливают. Гитлер, гад, виноват.

Да, Гитлер – капут, тут она очень согласная, но она – «не капут, нет», она жить и кушать хочет, пусть товарищ солдат поможет, а уж она-то…

Э… Сержант Лавренко слегка обалдел, и в целях следственной целесообразности, и просто так, естественным путем. Жора был прав – под пальто мадьярка была очень выразительной. И не скажешь, что особо исхудала и поизносилась.

Искусительница запахнула пальто и умоляюще сложила ладони.

– Так вот… разве что, – Тимофей полез за пазуху, показал банку сардин, выставил горлышко фляги.

Да-да, то, о чем мечтала. Показала пальцами – две банки можно?

– Двух нету. Не то что я жадный, просто уже сожрали, – оправдался добрый сержант Лавренко.

Пусть так. Солдат не пожалеет, она очень-очень вкусная.

– Ну, не вкусней сардинок, – пробормотал робкий и колеблющийся часовой.

Ухватила под локоть, увлекла мягко и цепко, как кошка мышку. В глаза заглядывает моляще, а в изгибе неприличных губ презрение. Ладно, как человеку против такой красы устоять? Куда идем-то…

В средний подъезд и идем. Тьфу, там же вроде всё осмотрели.

Все же оглянулась исподтишка, но локоть не отпускает, пахнет чем-то сладким: цветочное пополам с печной гарью. Распахнула дверь.

– А не засекут нас? – демонстрировал законную неуверенность сержант Лавренко.

Впихнула внутрь как паровоз-толкач, правда, с улыбкой манящей. Теперь куда?