А с другой стороны, рано ему еще помирать. Кто без него Спеха побережет? Эвон, парню вроде опять плохо, сызнова его мутит. Видать, совесть его кровь невинную не принимает.

А вот и рухнул последний из защитников сельчан. Хорошо они рубились — с десяток, не меньше, черниговцев положили. Добрые вои у князя Константина. Одна беда — мало их больно.

Молодые же дружинники мигом по селу рассыпались. Удаль ратную выказали, а теперь и позабавиться можно. Смерду, скажем, голову мечом снести с одного удара, а еще лучше вкось его располовинить. Такое ведь не каждый возможет — тут сила нужна. А еще надо, чтоб жалость в душе не шевелилась. Она в таком черном деле помеха.

Груше их не понять. Коли так тебе кровь любо лить — езжай в степь, с половцем поганым сразись, а своих…

— Рядом держись, — предупредил он Спеха.

По селу они ехали неспешно — не по себе Груше от визга бабьего, от слез детских, вот и брел его конь чуть не шагом, а сам он, почитай, чуть ли не зажмурился и по сторонам старался вовсе не смотреть. А визг все громче и громче, аж в ушах звенит, рядом совсем.

Глянул Груша налево — никого. Глянул направо — лучше бы и не смотрел. Остроух, любимец княжича Гаврилы Мстиславича, тащит со двора двух малых девок за косы. Погодки, видать, от силы годков двенадцать-тринадцать. Вдогон им мать бежит, и все трое голосят что есть мочи.

Следом за ними на крыльцо вышел вой по прозвищу Дикой. У того не одна одежа в крови, но и руки красные, а тоже ухмыляется, как и Остроух. К матери девок неспешно подошел, а в руках сабелька подрагивает, ровно извивается. Прямо как гадюка, ядом переполненная. Только гадюки спят зимой в укромных норах, а человек готов круглый год свой яд расточать. Видать, у него больше запасено, чем у змеи подколодной.

А вот и замахнулся уже Дикой, чтобы бабу глупую располовинить. И снова старый Груша зажмуриться хотел, да не успел, а чуть погодя у него и вовсе глаза от удивления расширились. Не баба разрубленная на грязный, истоптанный снег снопом повалилась — Дикой рухнул, а в груди у него копьецо застряло. Славное копьецо, доброе. Груша его враз признал. Сам помогал Спеху древко обстругивать, до ума довести.

Так это что же получается-то?..

И лишь теперь дошло до Груши, что парень, которого в Пеньках мутило при виде крови, да и тут морщился, решился-таки через себя самого переступить. Радоваться бы за Спеха надо — мужает на глазах, хотя и промахнулся так неудачно, а дружиннику старому отчего-то столь муторно стало, хоть волком вой.

Остроуху в голову, видать, та же самая мысль пришла. Сплюнул он в сторону и неодобрительно головой покачал.