Не сам Груша вбок прыгнул — человек так не сумеет, если ему боги не подсобят. И не смог бы старый дружинник так мастерски удар нанести по незащищенному боку Остроуха, если бы Перун своей невидимой дланью ему не подсобил, спасая Грушу от неминуемой гибели.

А потом все. Груша, отпрянувший в сторону сразу после нанесенного удара, так и остался лежать, окончательно сил лишившись, а Остроух к нему двинулся, но как-то неуверенно. И сам он весь трясся от натуги, и меч в руках его, от земли еле-еле приподнятый, извивался, как гадюка издыхающая. И рада была бы змея еще хоть кого-то ужалить в свой последний час, да не дано ей. Мучается она в злобе лютой, а изменить ничего не может. Так и Остроух, сделав второй шаг, наконец сообразил, что с ним случилось. Глянул на свой правый бок, а из него не струйкой — ручьем на землю руда бежит, пузырится. И поняла гадюка, что пришла ей пора помирать, повалилась на землю да издохла.

Так они и лежали рядышком — человек и змея. Первый два укуса гадючьих в себя принял, вторая слишком рано восторжествовала, и успел человек срубить гадину. Но срубить-то срубил, да и сам поблизости улегся.

Вот только разрубленное уже не склеишь. Мертвая вода лишь в сказке бывает, а в жизни если и была бы, то никому и в голову не пришло бы змеюку подлую ею кропить. Зато на всякий яд противоядие имеется. У каждого оно есть, но не каждый использовать его сумеет. А вот Груша сумел. К нему Спех один шаг всего шагнул, а воин старый застонал уже. Впрочем, стонать — это удел беспомощных душой. Груша как раз не из таковских. Скорее зарычал он, но тихо, ибо глупо последние силы на рык тратить. Второй шаг Спех шагнул — и дядька, наставник его, пошевелился. Третий раз ногой ступил — тот вставать начал. Кинулся Спех, чтобы помочь. Приобнял, встать подсобил, но едва Груша выпрямился, как парня от себя оттолкнул.

— Девок спасай с бабой, — повелел грозно и, видя, что тот стоит, глазами обиженно хлопая, а с места не двигается, уже тише и мягче добавил: — Коли назвал их сестрами, так теперь непременно должон их сберечь да от беды оградить.

Сам же у хлипкого плетня встал, раненой рукой на него аккуратно облокотился, чтобы тот под ним не рухнул, да еще и подумать успел по-хозяйски, мол, поправить бы не мешало.

Тут, откуда ни возьмись, и князь явился, Гаврила Мстиславич, а с ним все его дружинники, числом чуть больше трех десятков.

— Кто его?.. — бросил он коротко, увидев валяющийся на земле в луже крови труп своего любимца.

Кто-то из молодых торопливо в Грушу пальцем ткнул.

— По-подлому, поди. Из-за угла, — констатировал князь, оценив рану.