— Так не пойдет, — заметил Константин. — Глаза устанут, опять же дорога ложка к обеду, а за дорогую ложку и платить надо иначе. Словом, вдвое отдам, коли управишься.

Уезжая, он заговорщически подмигнул Истиславу, мол, помню и молчу, на что тот, прижавшись к матери, благодарно улыбнулся в ответ.

Через три дня Константин вновь стоял возле убогой лачуги. Телохранителей он взял прежних, чтобы Милена чего не заподозрила, хотя была не их очередь. Он еще не знал, что будет делать дальше и о чем говорить с ней, но все разрешилось само собой, едва государь взглянул на свой заказ.

На красной рубахе спереди жарким пламенем горело желтое солнце, а на его фоне гордо вздымал крылья белый сокол Рюриковичей, цепко сжимая в когтях прямой русский меч. Словом, вышивка как две капли воды напоминала изображение на государевых стягах. А вот на рубахах синего цвета для телохранителей сокола не имелось, хотя сама вышивка тоже была знатная, с выдумкой и несомненным вкусом.

— Не по чину твоим людям будет, — пояснила Милена причину различий, не дожидаясь вопроса. — Такое токмо тебе нашивать, государь-батюшка.

— Как же ты разглядела, глазастая? — подивился польщенный Константин.

— Да понять нетрудно, — лукаво улыбнулась Милена. — За кем же еще на Руси ратники следовать могут? Опять же брат мой тебя в оконце узрел. Правда, лишь перед самым твоим отъездом, так что даже поздоровкаться не успел, но меня известил.

А вот гривны за этот труд она брать отказалась. Наотрез. За две рубахи для дружинников взяла, а за эту — нет.

— Коли ты и впрямь желаешь уплатить, государь, то заставь прикусить языки тех поганцев, кои о Святозаре — твоем сыне и моем венчанном супруге, лжу погану распускают. Тогда и в расчете со мной будешь.

— Сама ведаешь, что тут я не в силах, — сконфуженно развел руками Константин. — К тому же нет дыма без огня. Есть люди, которые собственными глазами видели, как он на пиру с басурманами гулял и как врата у Яика открыть повелел, а когда поганые народ христианский резать принялись, смеялся весело.

— Да брешут они, как мерины сивые! — воскликнула женщина.

— Знала бы ты этих видоков, так тоже поверила бы, — угрюмо произнес Константин. — А теперь что сделаешь. Добрая слава на вратах весит, а дурная — по белу свету бежит. Думаешь, у меня сердце кровью не обливается, когда мои люди доносят о том, как его в народе величают?! — И горько усмехнулся. — Это раньше он в Святозарах ходил, а ныне его и Иудой, и Каином, и Святополком Окаянным прозывают. Гусляры уже такое наплели — хоть за голову хватайся. Не слыхала?