Семенов постоянно находился в карауле, отчасти потому, что всерьез не хотел встречаться с капитаном, не будучи лицом неприкосновенным, отчасти потому, что командир отряда гордился тем, что в системе дозоров есть у него «пулеметное гнездо, прикрывающее наиболее опасное направление».

Середа копался с ненаглядной пушкой и жучил свой самособранный расчет, а вот Лехе досталось самое унылое – узнав, что он писарь из финчасти, командир не моргнув глазом назначил горемыку в писарчуки при штабе отряда. Попутно комиссар тут же навострился и запряг безответного менеджера в выпуски дурацких «Боевых листков». Ну то есть с точки зрения Лехи они были выспренными и дурацкими, а партизаны читали с удовольствием это подобие местной стенгазеты и всерьез радовались, когда их там хвалили, и огорчались, когда, соответственно, порицали. На счастье Лехи, с бумагой в отряде была проблема, и потому бурная деятельность комиссара ограничивалась тем, что не всегда было на чем писать, а то бы он тут нагромоздил… Впрочем, и по основной деятельности писанины было много. И приказы, и хозбумаги – все это теперь выводил своим, как на грех, разборчивым почерком менеджер, вспоминая с печалью компьютер, принтер и шариковые ручки. Вот и сейчас он трудился, внося изменения в накладные по продуктам и мечтая о пицце с пивом и солянке с бифштексом. Увы, судя по накладным, на обед и ужин опять будет пшенка, потому как все консервы отряд заныкал в двух тайниках, а вот этой крупы было в достатке.

Вообще-то грех жаловаться, теперь Леха был более сообразителен, чем в начале своего анабасиса. То, что ему выделили закуток в штабном э-э-э… а как назвать это «здание»? Скорее всего подошло бы название «навес». Так вот, у потомка был в этом навесе огороженный уголок и даже столик с чурбачком. И сидел он не абы как, а за занавеской из промасленной бумаги. Которую почему-то называли «противоипритной накидкой». Так что вполне себе чин. Поточил перочинным ножичком химический карандаш и продолжил сверку.

– По-моему, ты несправедлив! И это проявление мелкобуржуазности! – совершенно неожиданно раздалось совсем рядом. Из-за занавесочки не видно было, кто влетел на всех парах в штаб, но голос – явно комиссара. Леха навострил уши. Тон был очень резкий, а вот громкости недостаточно – по привычке начальство общалось друг с другом вполголоса, потому как в лагере все-таки ушей вокруг много.

– Ты мене еще что теплое скажи! И потрудись выбирать выражения, а то всерьез обижусь! Я тебе опять ховорю – дворянская это порода, я на них насмотрелся! Аристокрэтия хрузинская! – огрызнулся легко узнаваемый командирский голосина.