Вроде орет кто-то сбоку и трясти стало. Но не сам затрясся - чужие жесткие пальцы на плечах. Плавающим взглядом всмотрелся - "Два слова" за плечи ухватил и орет что-то... Как у него смешно рожа дергается и язык тряпкой розовой... Забавно. Паштет даже хихикнул, но тут Шелленберг влепил ему справа - налево и обратно по физиомордии хлесткие пощечины. И у попаданца словно лампочка в голове включилась. Он словно вынырнул на свет из мутной глубины.

- Стреляй же, Пауль!!! Очнись, они лезут!

- А... ваяфо.. эм... ох - пересохшие губы складывались как-то неправильно.

- Стреляй же, каменнодеревянный олух царя небесного!!! - секунду тупой взгляд Паштета таращился на орущего наемника. Что-то было не так, но что - неясно. Отшатнулся, у лица сквозануло острие чего-то бликанувшего на солнце, убралось прочь с лязгом, "Два слова" хекнув натужно, отбил эту сталь своей шпажонкой.

И двустволка начала бахать словно сама по себе. Если бы не занудное и упорное настырство Хоря и Навахи, заставлявших Паштета нарабатывать мышечную память, делать ряд манипуляций с боевым железом машинально, не думая, погиб бы он уже давно. А теперь это спасало. Тело рефлекторно уклонялось от близких ударов, стреляло, перезаряжало - и тяжелые цилиндрики патронов попадали точно в казенники, пальцы взводили щелкающие тугие курки и жали на спуск. То же и сейчас. Только скоро рука в сумке стала шарить вхолостую. Хоть и очень не хотелось верить в то, что было, в общем, очевидно: патроны кончились. Все кончились, до последнего, без остатка.

А потом ничего не осталось делать, как с размаху гвоздануть прикладом в замахнувшегося врага, со всей дури, чтобы не успел секануть своей странной саблей. Дури в Паше всегда было много, а нежная охотничья ружбайка не была рассчитана и сделана для таких выходок. Приклад, крякнув, отлетел было в сторону, но удержанный ремешком, стукнул укоризненно хозяина по локтю.

Цветастого визитера словно сдуло, но на его место тут же ринулись двое таких же.

И единственно, что мог сделать попаданец - это перехватить жгущие жаром руку даже через перчатку стволы и врезать по голове первому. Сам удивился результату - что-то сухо крякнуло, словно палку переломили, чудом сидящая на голове странная шапка перекосилась и оказалась вмятой в лоб напавшему. Тот, вместо того, чтоб, как положено - свалиться замертво - пыром воткнул полированное лезвие своего ятагана Паштету в живот.

И это было очень больно. Так больно, что у попаданца словно второе дыхание открылось и он теперь уже совершенно сознательно и с большей мощью врезал по ненавистной шапке казенниками сломавшегося ружья, пользуя стволы, как дубинку.