Задержка имела лично для меня и свой плюс, я наконец-то смог утолить свой животный голод. И никакими-то там монпансье, а настоящим горячим обедом. Мы с поручиком Хватовым посетили расположенную невдалеке харчевню. А потом появился и Первухин, но я не стал его загружать своими поручениями. А узнав, что мой денщик так и не обедал, занятый подготовкой боксов для содержания пленных, дал ему сто крон, добытых им же, и отправил обедать в ту же харчевню, где недавно был с Хватовым. При этом заявил:

– Дима, на эти деньги ты должен накормить всех, кто вместе с тобой занимался моим поручением в казармах. И не экономь, накорми людей по высшему классу. Тут цены не кусаются, и сто крон на это хватит. Местные торговцы все еще с удовольствием принимают австрийские деньги. Их нужно быстрей тратить, а то через неделю они превратятся в цветные фантики. И еще, долго в харчевне не сидите. Через час чтобы все были здесь. Поручик обещает, что через час все цепи будут установлены на колеса. А ты знаешь, что господин Хватов болтать не любит.

Первухину повторять не пришлось, он воскликнув:

– Благодарствую, государь!

Схватил сотенную купюру и чуть ли не бегом направился к автомобилю десантного отделения ефрейтора Никонова, а я с чувством, что сделал что-то хорошее, забрался в кабину «Форда». Устал я, и хотелось просто отдохнуть, ни о чем не думая, а тем более не изображать из себя великого князя, генерал-лейтенанта и великого стратега.

Максима в кабине не было, и, слава богу, не нужно было что-нибудь приказывать, командовать или просто разговаривать. Можно было сбросить с себя маску великого князя, помолчать и даже подремать. Лепота, одним словом. Но отключить мозг и как-то забыться не удалось. Правда, мысли были не о деле, а о всякой чуши – о том, какое же я произвожу впечатление на окружающих меня людей начала двадцатого века. Веду ведь себя не так, как должен вести себя аристократ, представитель дома Романовых. Общаюсь с нижними чинами не так, как генерал, а как какой-нибудь подпрапорщик, выгнанный из университета. И как заводской мастер лезу со своими поучениями, как что-нибудь наладить или отремонтировать. Вон даже руки стали как у мастерового – ободранные, с намечающимися мозолями. Не такие, как были в момент моего вселения в тело Михаила Александровича. Так я и продолжал бы себя грызть, если бы в голове не всплыла фраза, как-то брошенная водителем Максимом:

– Вы, Михаил Александрович, чисто Петр Первый. Не гнушаетесь грязи и работы простолюдина. При этом еще и в боях пулям не кланяетесь. Я когда учился в университете, состоял в антимонархическом кружке. А после того как посмотрел, как вы ведете себя в боевой обстановке, да и просто в жизни, стал сторонником самодержавия. Да за вас любой боец спецгруппы готов свою жизнь положить!