— Леонид Борисович, я привез окончательный отчет. Надеюсь, все предыдущие вы уже посмотрели…

— Добрый день, Александр Владимирович. Посмотрел, и даже хотел кое-что с вами обсудить — но теперь не могу. Назначен, видите ли, посланником в Лондон — он злобно ухмыльнулся — где я принесу больше пользы для Революции. Пока эти болваны будут окончательно разрушать страну… Должен выехать нынче же вечером, так что… Сейчас ответственным за промышленность назначен Феликс Эдмундович, вам к нему. Идемте, я провожу, у него теперь кабинет тут, в Кремле… и скажу так: сейчас только на вас надежда.

— Даже так? — не удержался я от ехидного замечания.

— Вы хоть что-то в экономике понимаете…

Феликс Эдмундович встретил меня со всем большевистским радушием. Впрочем, я уже привык к тому, что даже уездные "комиссары" любят по часу мариновать посетителей в приемной, а потом — неожиданно "убывать по делам", поэтому сразу предупредил секретаря "Железного Феликса":

— Я буду ждать не более пяти минут. И если по моему докладу позже у Дзержинского появятся вопросы, он всегда сможет меня найти в Сьюдад Электрико — это в Уругвае, если вы не в курсе. Причем говорить я буду только лично с ним…

Так что уже через минуту мне посчастливилось лично лицезреть легендарного "друга детей". Впрочем, он все же оказался подготовленным к содержательной беседе:

— Александр…. Владимирович, я смотрел ваши отчеты. Все это — чушь и ерунда! Вы насчитали потребность в станках почти на миллиард американских долларов, прекрасно зная, что у Советской России нет таких денег…

— Ну, во-первых, такие деньги есть… должны быть, по крайней мере. А во-вторых, я сам все нужные станки приобрету и поставлю на заводы. Правда, если считать с последними отчетами, которые вы еще не успели прочитать, там чуть больше, примерно миллиард сто миллионов, но это неважно.

— У вас есть миллиард долларов? — засмеялся чекист. — Вы, часом, не Рокфеллер?

— У меня есть больше, причем — это только в золоте. Но я продолжу: я оплачу все эти станки лишь при одном условии: вы позволите мне забрать скульптуру Камиллы Синицкой из Сталинградского университета.

Дзержинский склонил голову на бок:

— И это все ваши условия?

— Да. Камилла — это девушка, которую я любил… любою больше всего. И эта скульптура, именно Сталинградская, которая изготовлена первой, мне очень дорога как память о ней. Что же до денег… ваша партия пятнадцать лет жила на мои деньги лишь потому, что я для нее как раз деньги и копил. В надежде, что именно вы, большевики, сделаете, наконец, Россию счастливой. Лично мне это не удалось, так что надеюсь, что у вас выйдет лучше чем у меня.