— Он за меня ее хотел, да я уж к тому времени давно же­нат был,— криво усмехаясь, рассказывал Висковатый,— Да так ныне многие поступают. Все чрез родство норовят в ближние войти, а того дурни не ведают, что по нынешним временам ненадежно оно. Седни князь в славе, а завтра в опале, и что будешь делать — дочку-то назад не забе­решь, да и сыну не повелишь жену обратно к отцу отпра­вить. А государь опалу не на одного налагает — на весь род норовит. Но это теперь распознали, а тогда не ведали. Ду­мали — ежели в почет вошел, то оно навсегда, вот и норо­вили чад своих пристроить, а потом локти кусали, как Тимоха Долгорукий, кой после Казани поспешил своего сына Андрея на Анастасии, дочке Володимера Воротын­ского обженить.

Опаньки! А вот с этого момента поподробнее, как лю­били говаривать питерские менты в знаменитом телесери­але. Как только Висковатый упомянул о Долгоруких, да еще о том, которого звали Андреем, я сразу превратился в одно большое ухо. Правда, вскользь упомянутый князь больше не фигурировал, но я на всякий случай запомнил рассказ Ивана Михайловича чуть ли не дословно.

— Он, вишь, хотел было еще и дочь свою за братца его, за Михайлу выдать, чтоб двойное родство получилось, для крепости, да тот женат был, а потом, когда овдовел, Ва­нька Меньшой из Шереметевых расстарался. Чтоб с геро­ем Казани породниться, такую щедрость выказал — ра­зом десять деревенек в приданое за свою Стефаниду дал. А чего не давать, коль они на него с неба свалились.

— Как с неба? — не понял я.

— А вот так. Когда Адашев из доверия царского вышел, государь все поместья, что под Костромой за ним числи­лись, в казну и забрал.

—  Взял и отнял? — удивился я.— Просто так?

—  Вот и видно, что ты фрязин,— усмехнулся Вискова­тый,— Это у вас в Риме, да в Милане, да у немцев с поляка­ми, да у Елизаветы Аглицкой и прочих закон блюдут. А у нас на Руси святой ныне все от воли государевой зави­сит — и чины, и сама жизнь. Про вотчины же и вовсе про­молчу. Хотя нет,— тут же поправился он.— Поначалу царь мену с Адашевым устроил, да взамен костромских он ему в новгородских землях вдвое больше дал, хотя проку с них — и земля худая, и людишек мало. Одно название — мена, а разобраться — попросту отнял и... отдан Ваньке Шереметеву. Опять же не просто так, а из-за того, что тот в родстве с царскими родичами, с Захарьиными. Село Борисоглебское, что за Адашевым числилось, здоровущее, со слободой. И деревенек тож изрядно при нем, поболе полусотни, так чего ж не выделить десяток дорогому зятьку. А тот не оправдал — в опалу угодил. Мне потом сказы-