– Не слишком ли ты круто с Михельсоном-то, Алексан Васильич? – спросил у Суворова Григорий Орлов. Граф не граф, а не гнушался иногда послушать, что говорят за дверью, тем более, приоткрытой. Потому и одним из первых узнал о поражении Панина и доложил о нём государыне, опередив даже всемогущего Потёмкина с Никитой Паниным. – Да ещё и при офицерах его.

– Именно что при офицерах, – настаивал Суворов. – Я когда увидел Михельсона, просто не узнал его. Я с премьер-майором по Барской кампании ещё знаком. Молодой офицер был, надежды подавал. А теперь я поглядел на него, верите ли, Григорий, Алексей, так мне страшно стало. Он в какого-то карателя обращается из боевого офицера. Быть может, мои слова его хоть образумят, на верную дорогу вернут.

– Угу, ясно, – глубокомысленно кивнул Алексей Орлов, садясь в кресло у полыхающего камина и подбросив в его пасть пару полешков, очень удачно лежащих рядом с ним. – Михельсон, и правда, стал людей класть без меры, может, его на самом деле с полка снять. Пускай эскадроном покомандует.

– Никак нельзя, – покачал головой Суворов, опускаясь в соседнее кресло. – Из полка его переводить нельзя, все вакансии заняты. А в свой же полк, где эскадронами командуют офицеры, в основном, из его бывшего Санкт-Петербургского карабинерного. Это такая карусель нездоровая завертится. Нового командира полка они не примут, реально командовать станет Михельсон, а с тем командиром, что мы поставим, что прикажете делать.

– Н-да, дела, – столь же глубокомысленно согласился с ним Алексей Орлов. – Ну да мы не для того к тебе пришли, Лександр Васильич.

– И для чего же, Алехан Григорьевич? – в тон ему поинтересовался Суворов.

– Выступать пора, Александр Васильевич, – ответил за брата Григорий Орлов. – Зима на носу.

– Именно зимой, по первому снегу, и выступим, – сообщил генерал-поручик. – Нынешняя распутица задержит армию, растянет колонны, сделает уязвимой для партизан Пугачёва. А уж с казаками я дело имел и очень хорошо знаю, каковы они как партизаны. Славно мы с ними в Семилетнюю-то по Польше погуляли, и не хочу я, чтобы они также по нашим тылам гуляли.

– Я считал, что ими займутся лёгкие кавалеристы Добровольческой армии, – предположил Григорий Орлов. – Они ведь самые лютые враги друг другу.

– Ненависть не всегда хороша, Григорий Григорьич, – покачал головой Суворов. – Вот в бою без неё никак, а в деле пикетном, где работа кропотливая, местность, как зерно перебираться, от плевел очищая, она без надобности. Добровольцев через эту ненависть в ловушку завести могут. Покажет им хвост какая-нито сотня, или даже полсотни казаков, как добровольцы, вона, те же михельсоновцы, от ненависти своей за ними помчатся. Мало того, что сами погибнут, так ещё и колонну без прикрытия пикетного оставят. Сами, думаю, граф, понимаете, чем на войне это может обернуться. Такую службу, лучше всего, по моему разумению, справят гусары и иные легкоконные, что из туретчины прибыли. Они славно навострились супротив башибузуков и прочей оттоманской конницы воевать, значит, и с казаками управятся. Безо всякой излишней ненависти.