Шли дни, наполненные работой, солдаты и унтера рыли траншеи, ставили рогатки, для ограждения от кавалерии. Насыпали брустверы, куда вкатывали пушки, укрепляя их габионами, которые должны были предохранить от огня враждебной артиллерии. Внутри двух вагенбургов, установили пушки поменьше калибром, какие имели обыкновение в артиллерии конной, но то в екатерининских войсках, а у пугачёвцев таковой не имелось, а также ружья Пакла на треногах. Теперь их бронзовые трубы торчали над крышами фур, чтобы удобнее было вести огонь с самым широким сектором обстрела. И постепенно вырастал настоящий ретраншемент, крепость, готовая принять удар превосходящих сил противника.

– Отличный ретраншемент, – сообщил всем комиссар Омелин, – просто великолепный.

Он ходил по верху вала, насыпанного из мёрзлой земли пополам со снегом, они отчаянно скрипели под его сапогами. Морозы последние дни стояли зверские, деревья дальних рощ, откуда солдаты таскали лесины на рогатки и укрепление брустверов, трещали, стволы их лопались, а ветви становились ломкими, что твоя солома.

– За таким любую атаку отразить можно, – продолжал он, прогуливаясь по валу, будто моцион совершал. – Но не в сем ретраншементе сила наша, братцы. Не в пушках, не в мушкетах, не в саблях, не в штыках. Нет, товарищи! Главная сила наша – мы сами. Ярость наша революционная, вот что станет нам знаменем! И под этим стягом встанем мы на этом ретраншементе, и будем стоять насмерть! Насмерть стоять! Упрёмся здесь в землю и с неё не сойдём! Как говорится, с родной земли – умри, но не сойди!

– С земли не сойдём, – гаркнул некий гренадерский младший комвзвод, – токмо в землю!

– Молодец! – одобрил его Омелин. – Да и есть ли смысл говорить что-либо после эти слов комвзвода?! Вот кому в комиссары надо!

Солдаты, слушавшие его, дружно рассмеялись, принялись хлопать отличившегося солдата по плечам, называть «комиссаром». А тот как-то засмущался, потупил взор и постарался затеряться в толпе солдат. Но долго ещё Омелин мог с высоты вала разглядеть нечто вроде буруна, движущегося через спокойные речные воды, это шёл через солдатские ряды гренадерский младший комвзвод, к которому теперь на веки вечные прикрепилась прозвище «комиссар».

Омелин же спустился с вала и зашёл в штабную фуру, где квартировал Кутасов со старшим комсоставом армии.

– Как моральное состояние? – прямо с порога огорошил его вопросом командующий.

– Пока хорошее, – ответил комиссар, опускаясь на край лавки, – но только пока. Работа, даже тяжёлая и на морозе, сплачивает людей. Солдатам некогда думать, пока они работают, а унтерам – надзирают за работами. Однако сейчас же, когда всё окончено, солдаты с унтерами будут сидеть в безделии, в ожидании врага, который неясно когда явиться по наши души. Занимать же их строевой подготовкой и учением нельзя, по причине близости врага, а одними политзанятиями отвлечь рядовой и младший командный состав не выйдет.