— Я всегда считал лучшим воеводой того, кто смело скачет впереди войска в бой, — разоткровенничался на пиру в хорошо натопленной избе Балахны Эктей. — А ты никуда не скачешь, а все равно побеждаешь. Теперь я понимаю, почему тебя все называют Дарник Завоеватель. Ты завоевываешь не только чужие земли, но и сердца всех воинов.

Рыбья Кровь слушал его восхваления стиснув зубы: неужели всю жизнь его только за воинские победы и будут славить?! Раньше он хоть зимой мог отдохнуть от этого, а теперь и в морозы покоя нет!

Разместив в тепле и безопасности оба полка, он дал себе несколько дней полного покоя. Благо и отговорка нашлась подходящая — пленница Чинчей. Она действительно была красавицей, как он сумел рассмотреть на третью ночь. Черные блестящие глаза с голубоватыми белками, яркие полные губы, изящные кисти рук, высокая грудь, непривычно длинные для степных прелестниц ноги — все было при ней. Ну и главная примечательность — неутихающая ненависть, исходящая от нее. То, что она с ним упорно продолжала молчать, вообще придавало всей ситуации какой-то смешной оттенок. Уж чем-чем, а молчанием его еще никто не мог вывести из себя.

Однако надежда князя обрести ирхонскую разновидность стратигиссы Лидии не оправдала себя. Три ночи отталкивая от себя его руки, на четвертую ночь Чинчей почему-то забыла это сделать и случилось то, что должно было случиться. Причем переход от решительного отталкивания к самой неистовой страсти получился столь резким, что Рыбья Кровь порядком опешил. Привыкнув считать, что, чем женщина красивей, тем меньше она хороша в любовных делах, мол, я и так хороша, что еще стараться, он был несказанно удивлен, обнаружив в своей пленнице настоящего любовного воина. Весь ее вид и поступки, казалось, говорили: ты подверг меня насилию, ну так я посмотрю, сколько такого насилия выдержишь ты сам! Они по-прежнему не обменялись ни одним словом, хотя он слышал, как она что-то говорила арсам по-словенски. Не делала она и явных призывных знаков или движений. Просто как-то по-особому замрет или чуть изогнет свой стан, стоя к нему боком или спиной, и он знал — она ждет его — и уже не мог не заключить ее в объятия.

Сначала Дарник даже не понял, в чем тут секрет, подумал даже, что она по-женски больна — бойники иногда судачили у костра о таких вот требующих день и ночь любовных утех женских чудищах. Но предположение о желании испытать его понравилось князю все же больше, и он принял вызов. Три ночи в ирхонской юрте, а потом в теплой избе они не спали, а сражались. Как ни крепок был Дарник, но, в конце концов, стал сдавать. Да и сердила сама ситуация, что один какой-то человек может заслонить для него все другие заботы и людей.