Он откашлялся, плеснул в чашку заварки. Олег уже держал на весу чайник. Отхлебнув, Зальцман обвёл взглядом родню, остановился на Фёдоре.

– Вот, Фёдор Кузьмич, видишь, как всё обернулось? Хотели большевики построить царство божие на земле, а за гордыню кару рассеянием получили. Как евреи, да.

Фёдор покачал головой.

– Не будем сейчас об этом. Мы не за тем приехали, чтобы политические дискуссии за столом устраивать. Нам семейный архив нужен. Мы его с собой заберём, на короткое время.

Михаил Моисеевич откинулся на спинку стула, остро взглянул на политически правильного родственника.

– С каких это пор коммунисты о старом вспоминать начали? – ехидно осведомился он у Фёдора.

– С недавних, – Лапин не отвёл взгляда, – всего несколько дней прошло.

– Помню, на дне рождения Людочки ты, Фёдор Кузьмич, совсем другое предлагал. Сжечь бумажки, что старый дурень до сих пор из сундука не вытащил.

Антонина с интересом взглянула на мужа. Фёдор, не поведя бровью, коротко ответил.

– Никогда не поздно поумнеть.

– Да что ты говоришь! – Зальцман даже скрестил руки на груди в знак одолевшего его сомнения, – а вдруг ты прямиком с этой папочкой в хитрый дом побежишь? Сразу из кандидатов в настоящие партийцы прыгнешь!

Антонина охнула, Лапин накрыл её ладонь своей и, слегка скривив губы, ответил на брошенное в лицо обвинение.

– Вы, Михаил Моисеевич, по неисправимой привычке везде гешефт найти пытаетесь. Даже там где его нет. Такова ваша национальная особенность, ничего с этим не поделать. Подождите, – он выставил вперёд ладонь, – если б мне это надо было, давно вашу зелёную папочку из подпола бы изъяли.

Зальцман как-то сразу обмяк.

– Да-да, из захоронки в полу ларя, где золотишко на чёрный день припрятано, – добил его Лапин.

– Неужели… – еле слышно сказал Зальцман, опустив голову, но Фёдор его расслышал.

– Нет, никто мне не говорил, – рассеял его сомнения Лапин, – я сам догадался, когда в один из приездов помогал Люде картошку наверх поднимать. Плохо вы дощечку на место приладили, топорщилась она немного. Я поправить её решил, а она возьми и отойди ещё чуть-чуть. Снял я её, а там всё ваше богатство припрятанное и уголок папочки торчит, в целлофан завёрнутый.

Михаил Моисеевич крякнул, покрутил головой, налил себе ещё заварки. Олег добавил горячей воды.

– О-хо-хо, – старый еврей немного приободрился, – это значит, с зимы ты знал, Фёдор Кузьмич?

– С крещения, – уточнил Лапин, – ладно, успокойся Моисеевич, здесь все свои, не зыркай так на правнучку с женихом. Им-то наше НКВД никуда, как у них там говорят, не упиралось.