– Как у вас там живут? Все такую одежду носят? А дома у вас очень высокие, с паровым отоплением и горячей водой? Ты учишься или работаешь? – вопросы сыпались из неё один за другим. Как успел заключить Олег, слегка полноватая и темноволосая Люда была нрава живого и общительного. Подобное впечатление совсем не портили даже разбежавшиеся по её лицу веснушки.

Вероника начала отвечать, но рассказ её, постоянно прерываемый вопросами, охами и аханиями, не успел дойти даже до начала середины, как из подполья вернулся обожаемый свёкор. В руках он держал умеренной толщины зелёную папку, действительно завёрнутую в пожелтевший от времени целлофан.

– Михаил Моисеевич! – всплеснула руками невестка, – где вы так рукав запачкали! Снимайте пиджак, я почищу.

Зальцман где-то в домовых недрах заехал левым рукавом в побелку, неровным кругом окрасившей локтевой район пиджака.

– Успеется, – отмахнулся Зальцман, слегка пошаркивая, прошёл к столу.

– Всё заберёшь? – спросил он у Фёдора, держа ладонь на выложенной на скатерть стола папке.

– Всё, – коротко ответил Лапин, выжидательно взглянул на Зальцмана.

Вздохнув, старый еврей убрал руку с мутного целлофана и семейный архив немедленно перекочевал в чёрный полиэтиленовый пакет, вытащенный Антониной из сумочки.

– Порядок, – довольно сказал Фёдор, перетянул полученное от родственника денежными резинками, также извлечёнными из Антониновой сумочки и протянул папку супруге. Она легко разместила чёрный пакет в своём приставленном к ножке стула ридикюле. Совершенно незаметно для постороннего глаза получилось. Женский арсенал в начале двадцать первого века временами бывал весьма приличного размера, что требовало соответствующего вместилища для косметики, журнальчиков, парфюма и прочих прокладок.

– Даже чаю не попьёте? – упавшим голосом спросила у старшего брата Люда, догадавшись о скором отъезде.

– Попьём, – обнадёжил её Фёдор, взглянул на часы, – ещё полчаса осталось. Неси ещё что-нибудь.

Пока Люда бегала до кухни и обратно, оставшийся стоять у бюро Олег пытался рассмотреть лежащие за неровным стеклом фигурки.

– Играла она ими в детстве, – продолжил Лапин свой рассказ о непонятно как попавший в размеренный быт глине, – возилась с ними, как минута свободная выпадала. Вот, даже с собой забрала.

– Тоже нравятся? – спросила Олега Люда, вернувшись из кухни с полным подносом всякой всячины, – сейчас, достану, покажу.

Расставив новую перемену, она раскрыла створки, положила перед уже вернувшимся за стол Олегом плоские фигурки, внешне смахивающие на тёмно-коричневые пряники размером с три четверти мужской ладони и толщиной в два пальца.