Марко вытаращил глаза и встряхнул головой, мать-лиса убаюкивающе что-то мяукала, рассказывая длинную и удивительно занудную историю своего клана, перечисляя имена и победы своих соратниц. Челюсти ломило от зевоты, мать-лиса приглашающим жестом поманила Марка к себе, ложись, мол, примости голову на колени, отдохни, молодой воин, ма-го-бо-ло, шелестел вкрадчивый голос, шепотком вливался в уши, дурил башку смурной дурман…

[правый глаз]

Мать-лиса простёрла над ним свои крошечные нечеловеческие руки, полыхнул жёлтый огонь, и шар поднялся к её пальцам, повинуясь неслышному приказу своей хозяйки. "Ха-ха-ха", каменным колоколом прогудел её грудной смех. Она повернулась спиной к Марку, сделав длинный немыслимый шаг, покрывший половину длинной комнаты, сопровождаемая оранжевым маревом, исходящим от шара. Её поза, её смех, всё её существо выражало торжество, но... Марко вынул из-за пазухи хлопчатый плат, разорвал его и, смочив половинки слюной, вложил их в ноздри, защищаясь от дурмана.

Сразу же придя в себя, он хлопнул в ладоши, и, с трудом преодолевая зевоту, сказал:

- Я, кажется не отпускал тебя. И не снимал с тебя клятвы помогать мне. Куда ты собралась идти?

И в этот же момент мать-лиса молниеносно оказалась рядом, шипя от ярости как сотня нетопырей. Её лицо вытянулось в узкую пасть, усеянную желтыми нечистыми клыками, щёлкавшими от бессильной злобы на расстоянии буквально в пол-цуня от маркова лица. Марко со всей силы ударил её ладонью прямо под нижнюю челюсть, истекающую нитями липкой собачьей слюны, почувствовав под пальцами самый настоящий мех.

- А ну сидеть, блохастая псятина, - крикнул он, прыгая вслед за матерью-лисой; удар вышел таким сильным, что опрокинувшись на спину, лисица ехала по пыльному полу, выронив шар. Марко было схватил его, но почувствовав изнутри шара пугающий удар, выпивающий из него силы, с подскока пнул его, словно мяч для игры, и тот, искря и полыхая, заскакал по павильону, освещая там и сям валяющиеся косточки, шерстинки, и полузасохшие кучки кала, сильно смахивающего на собачий.

Воздух внезапно утратил сладость и сквозь хлопчатую тряпицу полыхнул в ноздри удушливым запахом мокрой псины, зассаной немытой псарни. Марко догнал лисицу и наотмашь ударил её саблей, заключённой в ножнах. От стального лязга он даже слегка зажмурился, но никаких видимых повреждений лиса не понесла, лишь что-то тявкнула в глубину, продолжая скользить на спине по пыльному, измазанному засохшей кровью и прилипшими шерстинками полу.

Три давешние лисицы молниеносно появились из-за пурпурной, почти чёрной ширмы в дальнем углу павильона, неприятно щёлкая челюстями. Марко выхватил саблю, поддел шар кончиком лезвия и издевательски спросил в темноту: