Она легла, увлекая его за собой, он нырнул в фарфоровое море, качаясь на горячих волнах, крохотная щепочка в играющих буграх штормовых волн, вздымающихся словно тяжело дышащая грудь богини. Мой мальчик. Иди ко мне. Мой мальчик. И он идет, бежит, несется, летит, скользит по глади волн, по стеклянной поверхности, дразнящей живот и грудь, он хочет нырнуть, он хочет, хочет, хочет, хочет. Створки тридакны хранят чудесный перламутр, пахучий и нежный как обещание матери любить тебя вечно. Он ныряет, но вода вдруг становится твердью, жидкой твердью, немыслимо, чтобы погрузиться в манящий пурпурный омут приходится постараться. Господи, как горячо. До чего же тут горячо. Воронка засасывает его глубже, но твердь, казавшаяся водой, сопротивляется, приходится применить силу. Удар выбивает из глубины тяжёлый вздох, дракон в пещере проснулся и вздохнул, пурпурная улитка обхватила его и тащит в жерло вулкана, где полыхает кипящее золото.

Он вбил в неё ноющий от напряжения член, глядя, как расширяются её зрачки, закрывая чернотой оранжевое пламя, словно два солнечных затмения случились в этой огненной красной вселенной.

Нет-нет, шепчет золотая мурена, прячущаяся в глубине пурпурных вод, не так всё просто, морячок, здесь сотни закоулков, каждый из которых полон жидкого огня, превращающегося в нектар, тебе некогда отдыхать, но загляни сюда, в этой пещере столько изгибов. Сотнями пальчиков мы сыграем на тебе мелодию цветов, весенний марш завязывающихся колосьев, мы пробежимся от корня до пламенеющего навершия, чтобы ты отдал нам то, что хранишь для небесных танцев, нам нужен твой перламутровый сок, мы соткём из него жемчуга.

Мммммммммммммммммммммммммм.

Марко словно похмельный отстранился от неё. Она засмеялась и прикрылась ладошкой, словно не давая его семени вытечь наружу.

Морок исчез. И в этот момент она стала до обидного похожей на пьяную площадную девку.

[открой, открой глаза, Марко]

Мать-лисица повернулась и посмотрела на Марка. Взгляд её постепенно обретал осмысленность. Марко возвращался в реальность. Звёздный шар подкатился к его ногам. Ножнами он пододвинул его ещё ближе, ощутив покалывание волшебного огня. Теперь он точно знал, что мать-лиса находится в полной его власти. Как кукла. Он сломал в ней что-то, что-то в самой сердцевине, что-то, подобно позвоночнику удерживавшее её. Теперь она принадлежала ему безраздельно. И пока длился момент слабости, Марко твёрдо решил, что получит ответы на все вопросы, даже если ему придётся лишить мать-лису жизни. Хотя в этом, похоже, не было необходимости: она выглядела абсолютно подчинённой. Вся поза, взгляд, положение тела, энергия, исходящая от неё, напоминали Марку только одно — рабыню на невольничьем рынке в тот момент, когда она понимает, что чуда не произойдёт, что она будет вынуждена пойти за покупателем, что её жизнь ей действительно больше не принадлежит, всё кончено.