— Вы здорово придумали с принцессой. Хорошая заложница. Говорят, капризная только.

— Это не я придумал. Это прощальный подарок Великого хана. Тьфу. Теперь уже можно просто сказать — Хубилая. Его последний приказ. Невесту яванского принца должен сопровождать носитель золотой львиноголовой пайцзы, тайный посланец и так далее и тому подобное.

— Да… — задумчиво и с некоторой досадой пожевал седой ус Кончак-мерген, — вчера Темур принял храмовое имя Олджейту-хан. Процедура воцарения завершена. Теперь слова «Великий хан» означают «мелочный злобный пидор».

— Ну, надеюсь, у мелочного злобного пидора всё равно сейчас будет слишком много забот, чтобы думать о такой мелочи, как месть мне недостойному.

— Надеюсь. Говорят, у него память как у слона, а слоны никогда не прощают даже малейшей обиды.

Они замолчали, глядя через плечо друг друга, каждый в свою сторону бескрайнего океана. Дудки и фанфары яванского королевского оркестра выли надсадно и сипло, вызывая что-то похожее на зубную боль.

— Я хотел тебя спросить, сотник, — потупившись, сказал Марко.

— Давно хотел… Скажи, ведь наша машина… Мы сделали её для добра. Мы делали её добрыми руками, с добрыми сердцами, у нас ни одной плохой мысли не было. Шераб Тсеринг остался в моей памяти как самое доброе существо, которое я встречал за всю свою жизнь. Мы нанесли на неё священные знаки, преисполненные достоинства и сочувствия к страданиям живых существ. Но почему же тогда всё вышло так… так скверно?

— Я так вам скажу, молодой мастер. Мы с Тоганом как-то штурмовали один монастырь, где -то в Корё. До нас дошли слухи, что монахи укрывают брата мятежного Чунчхона и ещё несколько человек. Мы надеялись сделать всё очень быстро, но монахи дрались как дьяволы. Осада затянулась на неделю. Тоган рассвирепел и пообещал сжечь всё дотла, если не откроют ворота добровольно. Но они держались, пока хватало запаса пресной воды. Когда храм пал… В общем, у настоятеля были чётки из молочного нефрита, очень ценные. Ни одна бусина не имела ни малейшего изъяна, хотя была почти с голубиное яйцо. Никто никогда не касался этих чёток, кроме монаха, что их сделал, и самого настоятеля, который перебирал их в руках последние полвека. Сам он, говорят, был совершенным монахом. Никогда не нарушил обетов, даже рот его был завешен малой тряпицей, чтобы случайно не вдохнуть живое существо, тем самым причинив ему вред. Так вот… Тоган схватил эти чётки и, крутя над головой, поскакал по улочкам монастыря. И разбивал ими головы монахов как гнилой арбуз. Вот так. Один использовал их на благо живых существ, другой — для убийства святых людей. Виноваты ли в этом сами чётки? Виноваты ли они в преступлении Тогана?