– Я хотела волосы подстричь, неудобно с ними в лазарете, все время путаются и из‑под косынки выбиваются, – зачем‑то говорила она.

Он уткнулся в волосы и вдыхал их нежный запах. В маленькой темной комнатке горели в печке дрова, изредка выстреливая снопами искр. И без огня было тепло, но с ним гораздо уютнее.

– Не подстригай, ты же знаешь, как они нравятся мне.

– Ты далеко. Когда ты меня в следующий раз увидишь? До конца войны отрастут.

– Не успеют. Скоро все закончится.

– Я уже решила, что не буду. Примета плохая. Возвращайся побыстрее и пиши мне чаще. Я все твои письма с собой ношу, перечитываю, уже наизусть знаю.

– Я и так стараюсь каждый день тебе писать. Иногда не получается.

– Ты мою фотографию куда дел?

– С собой ношу. Всегда.

Она заулыбалась своим мыслям, глаза у нее стали совсем детские. Мазуров поцеловал ее в щеку.

– Я не буду спрашивать, где ты был, – сказала Катя, – догадалась. Форт «Мария Магдалена» – это ты?

– Умница ты у меня. Догадливая.

– А мне ничего не рассказал, – обиделась она.

– Зачем зря беспокоиться.

– Сейчас опять куда‑нибудь?

– Да. Ты‑то как?

Она всматривалась в его глаза, точно надеялась что‑то прочитать в них, потом отвела взгляд.

– Работы много. С ног все здесь валимся. По несколько десятков операций в день. Ты стал важной фигурой, когда мы с тобой познакомились, к тебе генерал приезжал как к другу старому, а теперь и вовсе персональный аэроплан у тебя.

– Ну, это временно.

Ни об очередном повышении, ни о предстоящей церемонии в Зимнем дворце он ей не рассказывал, ни тем более о том, что его готовят к новой операции, которая может оказаться опаснее всех предыдущих.