– И то – правда, – так же невозмутимо кивнул гость.

– Княжество хоть и вольное Верейское, да мало. Соседи грозные нынче, кто куда подаются; нет больше тех, кто по себе сам. Так и верно, видать, что и нашей земле власть чью-то признать надобно. Замятня какая, так и гуртом вернее. По воле Бога быть, и моя тебе верность, Великий князь Московский, – склонился в поклоне хозяин.

– Моя тебе рука, Иван Васильевич, – кивнув, отвечал Великий князь Московский. – Оно, ты верно говоришь: гуртом сподручней. Так быть единым нам княжествам на веки вечные.

– Благодарю тебя, князь.

– А раз так, то милости просим к столу нашему, диковин отведать, – Иван Васильевич, еще раз склонившись, последовал приглашению.

Ужин прошел бурно. Обсуждали и ягоду диковинную, и преимущества ее, и недостатки. Потом перешли к обсуждению новостей, где невзначай совершенно подметил Иван Васильевич о том, что рыщут в округе какие-то. Вроде литовские, да только непонятно, чего их сюда позаносило-то. Впрочем, лиха не творят да нам обид не наносят. Да и Бог бы с ними. Нехай. Лихих, может, посекут; их тоже ведь поприбавилось в последнее время. Потом уже про конкретные планы: сколько сполохов надобно бы да ям еще сладить. Так, чтобы беда, не дай Бог, случилась, мигом весть до столицы долетела, князь с боярами пока оборону держать будут. Потом про университет, где дети князей премудрости правления да закону Божьему учиться будут. Потом – про то, что уж скоро владыка с людом ученым в Москву вернется. Уже под вечер закончили, когда князь, разморенный отварами с процедурами вперемешку, совсем клевать носом начал.

– Вот что, – поудобней устраиваясь на лавке, прогудел Донской. – Утро вечера мудренее. Молитвы воздав, и почивать пора. А поутру и продолжим.

– Доброй ночи, – поклонившись, учитель покинул палаты, оставив князей одних.

Ночью вновь ветер разгулялся, да так, что казалось, частокол вот-вот не выдержит да рухнет под натиском стихии. Что и сами крыши посрывает, срубы перед буйством стихии беззащитными оставив. Такой силы ветрище был, что народ в лачугах своих, кто лучины, а кто и свечки зажегши, к Богу о сохранении душ молитвы разом воздали.

А ураган бушевал. Наваливаясь на неказистые срубы, он обхватывал их ледяными своими крыльями, жадно ища любые щелки, чтобы, ворвавшись внутрь, мгновенно выхолодить помещения, забрав с собой жалкие крохи тепла от убогих очагов. Азартно завывая, он носился по улочкам, наполняя сердца жителей суеверным страхом. Лишь к утру стихия отпустила, угомонившись и разогнав облака. Край неба налился кроваво-красными цветами, а унылый звон била оповестил о начале утреннего молебна. Терзаемый нехорошими предчувствиями, – такие же метели ведь были в ночь попадания в прошлое, и такая же в ночь раскрытия тайны митрополита, – Булыцкий беспокойно ворочался на жесткой лавке в холодном, продуваемом всеми ветрами доме, тщетно пытаясь уснуть. Только едва одолевать его начинала дрема, так и тут же кошмары мучить начинали. То Дмитрий Иванович, буянящий за то, что пороху нет, да отбиваться нынче нечем. То Сергий, словно заклинание, повторяющий лишь одну фразу: четверо Иуд! То горящие глаза самого Падшего Ангела, в которые пытается глядеть пенсионер, а то и мосток – ствол дерева поваленного, в центре которого он – Николай Сергеевич Булыцкий. Отчаянно балансируя, он ворочал головой, выбирая, к которому из берегов пойти: к тому, где ждал его Дмитрий Иванович, или же к тому, где стоял Киприан. То и дело подскакивая, промаялся до тех пор, пока ветер пляски свои не прекратил. Не в силах больше лежать, учитель, откинув рогожу, решительно направился к хоромам Дмитрия Ивановича с намерением рассказать о своих страхах.