Наверное, мне было бы еще сложнее, если бы там не было Сони. Кибуц принимал молодежь без родителей. Но большинство все-таки были поляки и румыны. Они, естественно, собирались группами и могли вспомнить что-то из прошлой жизни. Она единственная была из Литвы. Вот мы и сдружились. Любовь? Наверное, нет. Мы еще очень молоды были, почти дети. Когда мы познакомились, мне еще не было шестнадцати лет, а ей пятнадцати и мы, несмотря на жизнь в кибуце, еще помнили, что до свадьбы ничего не положено. Может быть, со временем это пришло бы, но случилось, то, что случилось.

Сначала пришло известие, что всех моих убили. Никто не знает, что там произошло. Скорее всего, обычные грабители. Позарились на деньги. Может быть, сыграло роль, что отец работал на французов. Не знаю. Тогда я поклялся отомстить за них, рвался домой. Меня не пустили. Обещали сначала узнать, что случилось.

Даже намного позже, когда я получил возможность заглядывать в разные секретные документы и полицейские бумаги, ничего не выяснилось. Следствия практически не было. Все списали на нелегальных палестинцев. Единственного задержанного так били в полиции, что он помер. Может, и вовсе был ни при чем – попался под руку.

А спустя месяц в кибуц проникли двое арабов. Когда их заметили, они ворвались в первый попавшийся дом и начали стрелять. Это как раз и был дом, где Соня жила с другими девушками. Один выглянул из окна и стал стрелять по сбегающимся со всех сторон кибуцникам. Ибда-аль-яхуд – смерть евреям, – кричал он при этом.

Обратно в комнату он свалился уже с моей пулей под ребрами. А я рыбкой прыгнул за ним. Второй не успел повернуться, и я снес ему половину головы, попав в затылок. Я опоздал. Они лежали все мертвые. Трое совсем молодых девчонок и моя Соня. Тут у меня в первый и последний раз, что-то сдвинулось в голове. Мне казалось, что это моя семья. Я видел лица своих родителей, брата и сестры.

Тот первый, которого я подстрелил, был еще жив и пытался зажать рану. Я подошел к нему и вынул из кармана пиджака документы. Он был из соседней деревни, которую прекрасно было видно невооруженным биноклем глазом. Я сказал ему по-арабски, чтобы он хорошо понял: "Это хорошо, что ты близко живешь, теперь я смогу навести твоих родных тоже". В дверь уже осторожно заходили кибуцники, и я не стал дожидаться, пока они начнут решать, что с ним делать. Выстрелил ему в голову.

Меня утешали и мной восхищались, но мне было все равно. Ночью, через несколько дней, я пришел в его дом. Там было семь человек. Родители и трое взрослых сыновей. От двенадцати до семнадцати лет. Да, я знаю, что ты подумал – двенадцать лет еще ребенок. Нет, по здешним законом он вполне взрослый. Но если бы там были дети младшего возраста, я бы сделал то же самое. Потому что я убил всех ножом, оставил на столе документы старшего и спокойно ушел.