Оставалась лишь чистая метафизика. Отдельные безответственные личности распространяли слух, что, дескать странность была: в толпе женщин, ожидавших вестей под стенами, долго стоял мальчишка. Стоял, не смешиваясь с толпой, смотрел куда-то вдаль, шевелил губами, будто говорил с кем-то. А потом — повернулся и ушел.

Ни примет, ни роста. Как зовут — неизвестно. Да и был ли мальчик?

Страшно, граждане — товарищи, страшно…

… Поздним вечером следующего дня я со вкусом ел чебуреки в зале ожидания Казанского вокзала. Ныли плечи, болела голова, тело было залито по самое горло тяжелой, будто свинец, усталостью. Позади оставались старая Таганская тюрьма, Бутырка, Лефортово — как было пройти мимо?

Рядом, трое слегка выпивших мужичков, сидя на узлах и чемоданах, душевно пели бессмертное:

«Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, пьем за то, чтоб не осталось лагерей!».

Патрули и милиция старательно обходили нас по дуге большого круга.

5 декабря 1952 года

5 декабря 1952 года

Воронеж, Проспект Революции, «красный» корпус Университета.

Двое преподавателей неспешно идут через примыкающий к университетскому зданию сквер, между запорошенными легким снежком молодыми деревцами.

— Да нет, Василий Николаевич, значение доклада Вельяминова можно скорее недооценить, чем переоценить. Более того, с полученными нами, биологами, данными предстоит всерьез разбираться и юристам, и политикам, и историкам.

— Да что же вы там такого обсуждали, что мне пришлось ждать тебя час сверх оговоренного?

— Да хорошо, что только час… И то насилу выбрался. Народ-то еще спорит.

— И у каждого, я так полагаю свое суждение.

— Да нет, как раз наоборот, последствия обсуждают. Давай, я тебе вкратце, без лишних сложностей поясню, что произошло.

— Давай.

— Тогда слушай. Во-первых, выяснилось, куда это месяц назад пропал наш корифей-агробиолог Трофим Денисович.

— И куда же?

— Как нам сегодня сообщили, Лысенко умер в Бутырской тюрьме.