— Да-да, голубчик, — поддержал меня Илья Николаевич. — Иди себе. Мы тебя потом позовем.

После того, как за проводником закрылась дверь, вагон слегка дернуло и поволокло. Поезд набрал ход, с каждым ударом колеса по стыкам, приближая нас к Ленинграду. В салоне царило молчание. Мы даже не притронулись к изобилию, расставленному на столе.

Закончив, я встал, подошел к окну, и долго смотрел на уносящиеся назад серой лентой перелески, слегка припорошенные снегом. На мокрые хлопья, тающие на стекле, на тяжелое, сизое от снеговых туч небо, нависшее над нами.

— Вам нехорошо, Юра?

— Да нет, Илья Николаевич, со мною все нормально. Просто чувствую себя как тот страус, думавший спрятать голову в песок и нечаянно заглянувший в катакомбы.

Собеседник коротко хохотнул.

— Да, я слышал этот прелестный анекдот про ваш городской зоопарк еще до исторического материализма, как модно нынче выражаться. И все-таки, не стоит так расстраиваться! Давайте хотя бы пообедаем!

После того, как проводник собрал со стола, я заметил:

— А ведь Вы были правы, профессор. Частично, мои нынешние способности возникли и оттого, что писавшие о многочисленных смертях организовали достаточно длинную цепь перерождений, фактически, загнав в подсознание тысяч людей сказку о ежедневно возрождающемся и умирающем Семецком. Учитель предполагал, что письмо будет получено много позже…

— Ну да, общественное Сознательное таких терминов, как «понарошку», не воспринимает. А если цепочка перерождений очень, очень длинная, и в промежутках Вы нагрешить просто не успевали, то… Я так понял, что у Вас открылись новые возможности?

— Пожалуй, — криво усмехнулся я, из чистого озорства заставляя стакан с подстаканником растечься бесформенной лужицей стекла и металла. Заплясали робкие язычки пламени. Пахнуло паленой тканью. Илья Николаевич, беззвучно шевеля губами что-то нецензурное, проворно вылил на стол графин воды.

— Теперь главное — ими не воспользоваться!

Салон заволокло паром. Тут же прибежал встревоженный Тимофей. С его помощью мы быстренько навели в салоне порядок, убрали немилосердно воняющую скатерть и выкинули в мусор черную спекшуюся массу, только что бывшую хрустальным стаканом, оправленным в витое серебро.

Захлопывая окно, я обратился к проводнику:

— Будешь подслушивать — спалю.

Тимофей внимательно посмотрел на впечатляющих размеров горелое пятно, и дематериализовался, не произнеся ни слова.

Илья Николаевич долго смотрел на меня, закусив губу, а потом произнес:

— Единственное, что мне осталось сделать, это доставить вас к выбранному Вами вокзалу. Какой предпочитаете, Юрий Михайлович?