— Не в курсе ты, Примкнувший, новейших тактических примочек. Давно действительную служил, — если служил, конечно…

— Я — попросту сужу. Все пятиэтажки, — он начал загибать пальцы, — все подвалы, все чердаки. Канализация опять же!

К этому моменту они, незаметно для него, успели свернуть к Старой Подстанции.

— Э-э… — говорил, же, — не пойду.

— Не ссы, — угрюмо ответил старший лейтенант, — прорвемся… Между прочим, — сейчас поворачивать назад, — ничем не лучше, чем двигаться дальше. Один хрен.

— Много ты там навоюешь, — прошипел Т. Щепилов, мертвой хваткой цепляя его за рукав, — один-то.

— Советский человек, — механически ответил старлей, кидая поспешные, какие-то последние взгляды на обстановку, — никогда не чувствует себя одиноким. Потому что с ним рядом всегда находится вся его могучая Родина, весь многомиллионный советский народ. А лучших сынов, — и дочерей, — советского народа, служащих в Органах, — он продолжал монолог, поспешно сдвигаясь боком вперед по направлению к подъезду ближайшего здания, — ближайшего и к подстанции, — всегда гора-аздо больше, чем это кажется с первого взгляда… — И прошипел. — Чего застыл? Деру!!!

В голосе его было что-то такое, что заставило чиновника немедленно, не задавая вопросов и не вступая в дискуссии, подчиниться. Они карабкались по ступенькам, бросая по сторонам опасливые взгляды, поневоле стараясь как-то приглушить поспешные шаги, но мертвое здание все равно отвечало гулом не то, что на каждый шаг, — на каждое движение. Лестница была пошире стандартной и вообще отличалась следами дешевой, из обвалившейся ныне алебастровой лепнины, роскоши, столь характерной для общественных зданий времен конца пятидесятых. Это, — чувствовалось, потому что увидеть что-либо в скудном свете, падавшем через крохотные оконца, было почти что невозможно. Угадывались дверные проемы, ведущие куда-то через две площадки — на третьей, на "полуторном" этаже, угадывались в темноте неудобные, широкие перила, Щепилов молча удивлялся той наглости, с которой прет наверх гэбэшник, — откуда знать, на самом-то деле, что и кто может ждать их в темноте совсем рядом со Старой Подстанцией? — но тот, очевидно, все-таки что-то знал. Поднявшись на самый верх, на техническую площадку, он уверенно нащупал в темноте низенькую дверцу, обитую облезлым железом, и распахнул ее в еще большую темноту коморки, из которой оставался уже только один выход, — на крышу. Они нашли ее по тонким щелям, через которые сочился свет, и Нахапетов осторожно открыл ее, почти наткнувшись на направленный ему в грудь толстый ствол. В первый момент Щепилов, ослепленный светом дня и шедший вторым, только и сумел разглядеть оружие, руки в коричневых перчатках с обрезанными пальцами, да настороженные глаза, как будто бы висящие в воздухе, и только потом глаза сумели распознать громоздкий силуэт человека, держащего автомат в руках. Красно-бурый, в неопределенных разводах комбинезон сливался со ржавой, некогда выкрашенной суриком крышей так, что делал незнакомца почти полным невидимкой. Щепилов — едва не отшатнулся от неожиданности, а вот старший лейтенант только быстро, мимолетным движением скрестил руки перед грудью, ладонями к себе, снова развел их в стороны и вполголоса произнес: