— Иначе не приглашал бы. Прошу…

Облачаясь под пристальным наблюдением тезки, Островитянин не забывал истинной цели своего визита.

— Вы производите впечатление злого… как это? Шута. Как у Эдгара По. Я все время жду, что эта конструкция развалится под весом моего зада, вы — сделаете кувырок вперед и начнете с хныканьем тереть резиновую шишку, набитую прямо на шлеме… А потом много-много лет с неизменным успехом будете рассказывать байки про идиота, поверившего, что на этом — можно летать…

— Ларингофон поправьте… Знаете, герр Кляйнмихель, это самое последнее, о чем я беспокоился бы на вашем месте. Вы даже не спросили, куда мы летим…

— Полагаю, — к вашим стадам, требующим неотложного хозяйского догляда. Это что-то меняет?

— Хорошо сказано, — Михаил одобрительно кивнул, — может быть, — как-нибудь позже. А сейчас нам дальше. Зна-ачительно дальше…

Часть пульта перед лицом пилота, с виду больше всего напоминавшая очень плотную и пропитанную бесцветным лаком ткань-клеенку, вдруг вспыхнула множеством мельчайших цветных искр, захватив часть "фонаря" и оказавшись многоцветным дисплеем, с самого начала, исходно разбитым на множество рабочих полей. Ожили стрелки на немногочисленных приборах, очевидно, — самых важных, выполняющих функцию дублирования. А потом раздался спокойный, отрешенный звон, ровный басовитый свист и этакое солидное, сдержанное погромыхивание, отдаленная гроза, как это бывает только у очень качественных и очень солидных турбин, так что Майкл как будто бы впервые почувствовал, что игра может выйти вовсе нешуточная: в хрупком с виду корпусе бесновалась силища страшная, в пору чему-нибудь куда более солидному. Тонкие крылья стали еще более плоскими, встали под прямым углом к фюзеляжу и как-то расправились, так что этот двигатель оторвал машину от земли, как пушинку, после чисто символического разбега длиной не более ста — ста пятидесяти футов, а потом — погнал ее вверх плавно, но неудержимо, как возносит ту же самую пушинку в заоблачные выси тропический ураган.

— И каждый скотовод может позволить себе такую машинку?

— Уважаемый герр Кляйнмихель! Мне кажется, что у вас сохраняется некоторое недоверие к роду моих занятий. Уверяю вас, — вы не верите мне совершенно напрасно. Если бы у вас в Германии был обладатель стада примерно в сто двадцать тысяч голов крупного рогатого скота вкупе с бойнями, молокозаводами, сыроварнями, кожевенными предприятиями и всей прочей промышленностью соответствующего назначения и размера, он тоже мог бы позволить себе, к примеру "Гольфстрим", а этот самолет — гораздо, гораздо его дешевле. В силу исключительной технологичности. Вот вы скажите, — почему мне никто никогда не верит? Я говорю неправду, — ей-богу! — не чаще других и реже большинства, — но мне не верят. Что за проклятие, право слово? Вы себе не представляете, как здорово это кое-когда мешает…