Ночь была ясная, теплая и безоблачная, в небе равнодушно стыл Млечный Путь и полыхало такое количество звезд, в которое горожанин просто не поверит, но роса темного бурьяна на дне ложбины была ледяной, — и обжигала колдовским огнем, когда они с жутким уханьем и дикими воплями катались по упругим, одновременно хлестким и льнущим к телу стеблям, пока холодная кожа не начала гореть. Как в парной — но совсем, совсем по-другому. Потом они долго, подняв кверху руки, обсыхали, — в противном случае, по словам Михаила, действие будет не то, — потом все-таки оделись, Михаил — в плотный диагоналевый китель солдатского фасона, а англичанин — в не менее плотную фланелевую рубаху, привезенную из дому. Наслаждаясь теплом сухого одеяния, сели на пенек, уставились на звезды и, передавая друг другу объемистую флягу с тем самым виски, ощутили полнейшую гармонию с мирозданием. Михаил — закурил, по привычке прикрывая огонек от несуществующего ветра, а потом что-то темное, что-то большое и страшное пронеслось по небу с мерным, почти неслышным дующим шумом, направляясь к вершине холма. Михаил ощутимо напрягся, сунув сигарету зажженным концом в мокрую траву.

— Так… — Сказал он предельно серьезно. — А дело-то приобретает интересный оборот.

— Незаконное проникновение?

— Н-не знаю. Видишь ли, — в данном случае сам этот термин звучит как-то двусмысленно… — И приглушенно рявкнул. — Ложись!

Практически одновременно он ловко сшиб Майкла Спенсера с пенька и уткнулся физиономией в землю сам. На этот раз почти бесшумная треугольная тень, заметно меньшая, чем предыдущая, проскользнула к вершине холма практически над самой их головой, разве что чуть в стороне.

— Послушайте-ка, тевтон, — еще более приглушенным голосом осведомился Михаил, не отрывая взгляда от вершины холма, — а какое сегодня, к примеру, число?

— Не знаю, — заражаясь его настроением, прошептал Островитянин, — нет часов. Но с утра было двадцать третье…

— Ой, бля-а-а! Вот так вот и пропадают ни за грош, упустив не мелочь какую-нибудь, а самые очевидные обстоятельства… Вотт кр-ретин!!!

Зажмурившись, он ударил себя кулаками по голове.

— Да в чем дело!

— Да ночь накануне Ивана Купала! Всего-навсего!!! Послушайте, европеец, если бы я был с кем-нибудь из своих однополчан, то, однозначно, предложил бы выбираться отсюда по-пластунски. Но, будучи совершенно уверен, что это неизмеримо превышает ваши возможности… Так что придется обойтись вульгарным скрадом.

— Может быть, — пробормотал, чувствуя холодок под сердцем, Майкл, — как-нибудь удастся отсидеться?