Что-то изменилось. Тени переглянулись.
— Цыгана? — неуверенно переспросил кто-то.
— Цыгана, — повторил я. — Спрошу его за Дюшу, который на Снега стрелы переводит.
Помолчали. Я физически ощутил спад эрекции. Не своей — их. Со своей я ещё в подъезде успешно справился.
— Чё, реально Цыгана знаешь? — грустно спросила тень.
— У него спроси.
— А ты кто?
— Пушкин, — заржал я. — Так и спроси. Или у Рыбы.
Спустя долгую паузу, наполненную переглядываниями, мне нехотя сказали:
— Ну ладно, чё ты. Просто покурить хотели.
— Бывает, — посочувствовал я. — Берегите себя, пацаны.
И пошёл.
Как хрен на лбу, верно ты всё сказала, Аня. Ни к селу ни к городу. Просто нагромождение всякой херни, которую мы, если захотим, можем попытаться уложить в какую-нибудь схему. Отказываясь верить, что просто течение швырнуло на камень.
Когда ноги вынесли меня на Арбузова, на меня налетел пьяный мужик. На нём была драная телогрейка, которую он даже не застёгивал. Под ней — матросский тельник.
— Я — пролетарий! — прохрипел мужик и рванул тельняшку, разорвал до пупа. — Пр-р-ролетарий!
— Ну-ка стоять! — Пролетария схватили сзади за руки два молодых мента. — Ты охренел, урод, на пацана кинулся.
— У-у-уйдите, с-суки, я ветеран! — орал, вырываясь, мужик. — Пр-ропусти-и-ите ветерана! — вдруг запел он. — На войну пошёл я ра-а-а-ай, пи-и-идоры!
Я шёл, не оглядываясь. Жизнь, кажется, решила показать мне всё, на что способна. Я всё ускорял шаги.