Две Мишени хмыкнул, но всё-таки выложил браунинг с запасными обоймами. Ирина Ивановна, однако, лишь покачала головой.

— Да не полезет никто к ней в сумочку, ба, — очень по-взрослому заметил Игорёк. — Не те времена[3].

— Не те, верно, — вздохнула игорькова бабушка. — И слава Богу, что не те. В те-то так не походили б. А сейчас — и, верно, «кино снимается» — и всё…

…Осталась позади лестница, они все вместе вышли на улицу.

— Прямо через двор пойдём, — показала Мария Владимировна. — В «Петровский». Магазин так называется. За домиком Петра, значит…

— Ну, ба, мы уж туда не потащимся, — заявил Игорь. — Там только очереди. Мы через мост поедем, на Марсово. А оттуда на Дворцовую, а потом по Невскому пройдёмся…

— Именно что по Невскому. А то ведь был, не поверите, «проспектом двадцать пятого октября», — вздохнула хозяйка. В войну вернули. Как переименовали, так и обратно сделали. Ох, не на месте у меня сердце. Пугана ворона куста боится. Уж слишком хорошо тридцатые помню…

— А что там было, в «тридцатые»? — тут же выпалил Петя.

— Потом расскажу, дорогой. Ну, бегите, да возвращайтесь поскорее. Игорь! Если что — ты знаешь, кому звонить. Две копейки у тебя есть?

— Есть, ба, — Игорёк явил взыскующему взору бабушки медную монетку.

— Номер помнишь?

— Да помню я, ба, всё помню!

Через мост они шли пешком. На них посматривали, что правда, то правда, но посматривали с интересом, не более. Их обгоняли трамваи, иные — зализанных модных очертаний, но один раз прополз тёмно-красный, из двух вагонов, почти неотличимый от тех, что ходили в Петербурге 1908 года, разве что на глаз чуток побольше[4].

— Рассказывай, Игорь, — попросила Ирина Ивановна. — Рассказывай, пока мы окончательно не сошли с ума. Что у вас тут было, когда и как. Что государя и династии больше нет — мы уже поняли. Рассказывай остальное. Можно коротко.

Игорёк вздохнул. И начал рассказывать.

— Ну, в общем, война была… первая мировая… в четырнадцатом началась.

— Это твой дед нам уже сказал. Давай теперь подробности. Из-за чего всё началось и чем кончилось? Подробно! — потребовал Две Мишени.

Игорёк снова вздохнул. Все трое кадет, и Фёдор, и Петя, и Костька, слушали мальчишку из семьдесят второго года — о том, как началась война, как шла, как народу она надоела, и как большевики — то есть «социал-демократы» и эсеры — то есть «социалисты-революционеры» — объясняли солдатам, что надо скинуть царя, что будет тогда мир «без аннексий и контрибуций», и все заживут. Ирина Ивановна несколько раз останавливала порывавшегося кинуться в спор подполковника, так что Игорёк лихо-бодро-весело доскакал до «Февральской», как он её назвал, революции, ухитрившись уложить её в несколько фраз: