Николай Михайлович поспешно поворачивал переключатели, двигал рубильники. Вспыхивали лампочки, начинали светиться шкалы приборов, тонкие иглы стрелок качались вправо-влево.

Резко зазвонил вдруг звонок возле ведущих наверх ступеней, и профессор замер.

— Ах ты ж!.. Ну, Никаноров, ну, мастак! Догадался!.. Примчался, и наверняка не один!.. Ну да ничего, милицию он сюда привести не осмелится. А если и осмелится… ха, они всё равно не поймут и не поверят, на что эта машина способна…

Звонок грянул вторично.

Машина гудела всё громче. В подвале ощутимо запахло свежестью, как после грозы.

В дверь наверху заколотили. Грубо, резко, властно.

— Гражданин! Откройте, милиция!..

— Скорее, скорее!

Профессор втолкнул их всех в тесный круг перед самым аппаратом. Ирина Ивановна и Две Мишени вдвоём держали вырывавшегося Костика.

— Откройте, гражданин Онуфриев!

— Прощайте, — сказал профессор.

И перекинул главный рубильник.

* * *

Тьма. Хруст, как будто рвалась мокрая мешковина. Боль в плече — тупая, давящая. Подкашиваются ноги — Федор падал, камни пола жёстко ударили в бок. Грянули со всех сторон выстрелы, кто-то истошно орал совсем рядом; но вокруг царила тьма.

— Федя! Костя! Петя!

Ирина Ивановна; тоже здесь. Но почему так всё болит — и почему темно? Где они?..

Жёсткие руки коснулись его, приподняли —

— Кровь?! Федя, что —

— Константин Сергеевич, смотрите —

Чиркнула спичка. Госпожа Шульц высоко подняла огонёк.