Следующим была математика и тут уже пришлось попотеть: кроме двух задач требовалось выйти к доске и доказать теорему. Федя даже ухитрился подсказать бедолаге Воротникову, мучившемуся с «пифагоровыми штанами».
В общем, всё шло хорошо, настолько хорошо, что всё приключившееся с ним, Федором Солоновым и остальными, начинало казаться снов, сказкой, удивительной выдумкой.
Но зарастающая рана в плече была настоящей.
Но записи и торопливо набросанные чертежи в записной книжке Пети Ниткина были настоящими. Но Две Мишени уже встречается с оружейником Федоровым — нет, Федору ничего не приснилось. Всё, случившееся с ним, случилось на самом деле. И при этом случилось ещё много такого, что они не помнят. Вот совсем. И профессор об этом ничего не говорил…
Взрослые говорят — в тебя словно вонзается что-то, как заноза, сидит, не давая покоя. Раньше Федор этого не понимал; теперь понял, как только эта незримая заноза дошла и до его сердца.
Ему не видать покоя, до той самой поры, пока он не узнает всё до конца.
Взгляд вперёд 4.1
Взгляд вперёд 4.1
Осенью ночь наступает быстро; напрыгивает, словно тварь из засады. Мрак точно стекает с высот, с вершин холмов и деревьев, заполняет низины, и только золотые кресты на церковных куполах горят последним светом заката.
Бронепоезд пробирался по дудергофской ветке, что вела через Красное Село к развилке у Лигово и дальше, к Балтийскому вокзалу. Канонада была уже хорошо слышна, орудия гремели к северо-западу, у Петергофа и Стрельны. Там ещё держались «верные части», но вот к востоку царила мёртвая тишина.
Кадет-вице-фельдфебель Федор Солонов, с верной винтовкой (оптический прицел тщательно укрыт кожаным чехлом и плотно замотан), несмотря на пронзающий ветер с залива, не уходил с передней площадки головного броневагона. За спиной его сыпал злыми искрами в низкое серое небо сердитый паровоз; следом за ними двигался эшелон с кадетами. Младшие роты остались в Дудергофе и при них — все грузовики да немногочисленные офицеры.
Корпус словно остался совершенно один. Кто-то ещё сражался, но Феде они сейчас казались бесплотными призраками. Казалось — даже отправь туда конных делегатов, они вернутся ни с чем, просто никого не встретят, а сами звуки выстрелов — непонятный мираж, невесть откуда спустившийся на балтийские берега.
Но нет; Федор слишком хорошо знал, что там, в туманной дали, нагло выпятив бронированные борта прямо под позорно молчащие жерла береговых батарей, и «Красной Горки», и «Серой Лошади», и кронштадских фортов — стоят уродливые серые утюги германских линкоров: новейшие «Гельголанд» и «Ольденбург», чуть постарше, но почти столь же грозные «Нассау» и «Позен», а с ними старички-броненосцы, «Брануншвейг», «Эльзас», «Лотринген» и «Гессен». А ещё — крейсера, миноносцы, и — самое главное — транспорты. Транспорты, доставившие сюда пехоту в коротких шинелях мышино-серого цвета.