— Обо всём по порядку, — чужим голосом сказал он. — Наша первая задача, кадет, это взять Балтийский вокзал. Если я хоть что-то понимаю в мятежах и бунтах, толпа сейчас разбивает винные лавки и богатые магазины. До армейских складов, тем более — не главных, может и не добраться. Но долго это не продлится, конечно же. Часть пулемётов с бронепоезда снимем. Грузовиков у нас маловато, только три на платформы погрузить и сумели, но ничего. Как там говорилось? — «чтобы непременно были заняты и ценой каких угодно потерь были удержаны: а) телефон, б) телеграф, в) железнодорожные станции, г) мосты в первую голову»[1]? Видишь, Федор, аж наизусть заучил. С тех самых дней помню… Негодяй, конечно, каких свет не видывал, но в вооружённых восстаниях понимал крепко.

Бронепоезд замедлял ход, приближался поворот на ревельскую ветку, на прямой ход к вокзалу.

— По пути будут промышленные кварталы. Железнодорожные пути веду к Путиловскому заводу, в порт и так далее. Сейчас нас никто не пытается остановить, но там — я не уверен. Хотя, конечно, надеюсь, что смутьяны там перепились и сейчас расползаются кто куда.

— Грабить они будут, — сказал Федор мрачно. — Не расползутся никуда, Константин Сергеевич, ей-Богу, не расползутся!

— Тогда пусть молятся, — посулил полковник. И посулил так, что у самого Федора по спине прошёл холод.

Состав миновал Лигово. Дорога оставалась пустой и мёртвой, не работали новомодные светофоры, да и старые верные семафоры застыли, словно ждущие обречённого виселицы.

— Бросили работу, черти, — пробормотал Две Мишени. Ход пришлось замедлить, бронепоезд еле полз.

Однако, несмотря ни на что они продвигались вперёд. Миновали Дачное. Открылся прямой путь; скоро будет развилка к Путиловскому заводу и окружной дороге. Справа и слева тянулись однообразные и пустые огородные угодья пополам с выгонами; Федор с облегчением заметил кое-где в окнах домиков слабые огоньки. Слава Богу, а то уже начинало казаться, что весь великий город опустел, что исчезли все до единого его жители…

Холодало, но Фёдор упрямо не уходил с площадки. Две Мишени тоже оставался рядом, и Федя видел, что полковник, обычно спокойный, расстегнул кобуру.

— Совершаем ошибку, кадет-вице-фельдфебель, — сквозь зубы проговорил он. — Торчим здесь на виду у всех; а если впереди баррикада?

Федор слегка тряхнул винтовкой.

— Понимаю. Но идём-ка внутрь, господин кадет. Это приказ.

Пошли. Полковник направился, однако, обратно, в носовой отсек броневагона, где в полной готовности застыл расчёт короткоствольной горной трёхдюймовки.