Не утратив привычного благодушия, Монтень ответил не менее твердо: «Я не могу примириться со стремлением утвердить и подкрепить нашу религию ссылками на успех и процветание наших дел. У твоей веры, Доменикос, достаточно иных оснований — ее не нужно оправдывать событиями».
Грек, во всем видевший богохульство, не стал такое спускать: «Слышишь ли ты себя, Мишель? Ты сказал
«Я имею в виду, — подхватил Монтень, — что ваша… что победа, о которой ты говоришь, кстати, дорого обошедшаяся вам с Мигелем, — спору нет, великолепное морское сражение, выигранное в недавних месяцах у империи инков и Франции — заметим, под командованием капудан-паши, — но были и другие, угодные Господу, и не раз, и не в вашу пользу. Господу было угодно, чтобы Карл Пятый попал в плен, сражаясь в Саламанке. И угоден был разгром Франциска Первого Куаутемоком, сговорившимся с англичанами. Ему стало угодным вырвать Священную империю из рук Габсбургов и вверить ее потомкам Атауальпы. Желая внушить нам, что благо, на которое может надеяться добрый, и зло, которого должен страшиться злой, не имеют ничего общего с удачами и неудачами мира сего, Господь располагает ими и распределяет их согласно своим тайным предначертаниям, отнимая тем самым у нас возможность пускаться на этот счет в нелепейшие рассуждения». Затем, почувствовав, что речь его начинает принимать оборот, который для христианского уха созвучен ереси, он решил сменить тему.
Слуха Сервантеса достигла цитата из Горация, сказанная в предостережение греку: «И мудрого могут назвать безумцем, справедливого — несправедливым, если их стремление к добродетели превосходит всякую меру». Дошли до рассуждения о вреде чрезмерности — даже в том, что есть благо, о лучнике, который целит выше своей мишени. Дальше он не слушал.
Наш молодой человек снова увидел госпожу де Монтень, идущую через двор, и окончательно потерял счет времени: ему показалось, будто прошло уже много дней — что, впрочем, могло быть и правдой, — когда мысль навела его на разговор, который каким-то неведомым для него самого образом коснулся темы брака.
Грек с неизмеримой суровостью осудил презренный обычай заморских суверенов иметь несколько жен, и на этот раз Монтень был согласен. Где сыскать суверена, столь же добродетельного, как Карл V, у которого была лишь законная жена перед Богом, ни фавориток, ни бастардов — если не брать в расчет времена его ранней юности? Разве у понтификов не бывало любовниц и незаконнорожденных детей, которых они продвигали на самые престижные места? Но жениться на любовнице — грех перед Богом, с этим он был согласен.