В этот миг внимание Сервантеса окончательно пробудилось.

Монтень говорил об опасностях любви в супружеской жизни, в которой, по его разумению, не должно быть места для бурного сладострастия и, напротив, требуются умеренность и воздержание, ибо цель супружества — продолжение рода, а излишняя пылкость, чувственность и рьяность наслаждений портит семя и затрудняет зачатие.

Он похвастался, что сам посещает комнату супруги всего раз в месяц, и исключительно с целью сделать ей дитя. Когда бы он поддавался любовному порыву, взаимное уважение и связывающее их согласие от этого бы, вестимо, пострадали. Брак — неразрывный контракт, а прихоти удовольствий, — говорил он, — не стоят свеч по сравнению с дружбой.

Затем он высказал о женщинах то, что Сервантес принял непосредственно на свой счет, и это открывало молодому человеку опасные горизонты: «Пусть лучше их учит бесстыдству кто-нибудь другой».

Жизнь в башне продолжилась. Монтень читал, или диктовал письма секретарю (Сервантесу и греку приходилось в это время скрываться внизу, в часовне), или отлучался в Бордо по возложенным на него государственным делам. Грек писал холсты, и, чтобы скоротать время, вдохновленный книгами из библиотеки, Сервантес стал сочинять небольшие пьесы, которые читал вслух вечерами, после ужина. С приходом ночи он непременно ходил курить трубку под окна дамы Франсуазы. Иногда слышал, как молодая женщина напевает колыбельную, и, очарованный ее голосом, вздыхал, томясь пуще прежнего. Грек боялся, что Мигеля обнаружат люди из замка, проклинал эту страсть и ругал друга за неосторожность.

И все равно однажды Сервантес не выдержал и прошел по куртине, соединявшей две башни.

Грек извелся, прождав его всю ночь. Вернулся молодой человек в небывалом восторге и возбуждении, растерзанный, взлохмаченный, и нес такую бессвязицу, что напугал своего товарища. На этом месте автор сего повествования вынужден заметить, что не может ручаться за истинность рассказанного Сервантесом греку, но в точности передает его слова. И действительно, молодой человек утверждал, что, целый час проведя на куртине и не зная, что делать дальше, он решился осторожно постучать в дверь дамы. Она же, подумав, что это ее супруг, поскольку обычно лишь он попадал к ней таким путем, открыла. При виде молодого человека она вскрикнула от изумления, но что-то подсказало Сервантесу, что, возможно, он ей знаком и она уже давно заметила его во дворе или в окне, пока он за ней наблюдал. Как бы то ни было, она стала умолять его, чтобы он не шумел и не разбудил ребенка. В ту ночь луна была полной, и видно было как днем. Быть может, чтобы избежать пересудов или опасаясь, как бы не подняли тревогу, — этого Сервантес не пояснил, — она его впустила.