– Мне больно. Руки… Пусть снимут, мне же деться некуда.

– Ничего, как-нибудь стерпите.

Это немножко резануло слух. Я, кажется, никогда в жизни не слышала, чтобы Ник, даже в детстве, обращался к кому-либо «на вы». Разве что к иностранцам, так ведь то по-французски. Но его «ты» – отеческое, даже если он годится во внуки тем, с кем говорит. Само собой, террорист Государева обращения «на ты» не достоин. Но непривычно.

Костер поморщился, пытаясь устроить скованные кисти удобнее. Я с удовлетворением отметила, что у него это не очень получилось.

– Ну что, допроса вы ждали, я догадываюсь. Не ждали другого – что допрос поведет сам покойник. И что покойник будет столь бодр.

Это был сознательный удар по самому уязвимому месту – наотмашь. Какое б ложное понимание героизма преступник ни вкладывал в свои черные замыслы, а холодная насмешка в голосе Ника напоминала – не герой. Неудачник. Ничтожество.

– А кто б ни допрашивал, хоть сам святой царь из гроба, мне плевать. – Костер выдавил злобную улыбку. – Я ни слова не скажу без адвоката. Я гражданин Соединенных Штатов.

– Кроме адвоката – может еще и консула? – Ник тоже улыбался. – Впрочем, через пару дней – отчего б и не консула? Королевского.

Этот удар тоже был неплох. Я видела, что Костер с трудом сдерживает ярость.

– Давать показания не стану. Отказываюсь. Нечего мне пугающие декорации городить, все это не стоит полушки. Пытки запрещены законом. Я, Ваше Величество, знаете ли, прояснял вопрос. Так и остались чистоплюями, не научились.

Я напряглась. А в самом деле – Ник в известном смысле бессилен. В отличие от Романа, у него-то даже карт-бланша нету.

– Закон запрещает пытки, издевательства и многое другое. – Ник оставался насмешлив. – Но понимаете ли вы, что живы единственно по одной причине: вас побоялись убивать в толпе. Могли пострадать люди.

– Что с того? – Костер передернул было плечами, но тут же по его лицу пробежала гримаса: движение отдалось в руках. – Хоть тут свезло. Я ведь живой.

– А вы недогадливы.

– И не стану играть в загадки. – Тем не менее в голосе преступника скользнула нотка тревоги. – Пустой разговор, пора его кончать. Я отказываюсь от дачи показаний.

– Закон еще не вступил в силу. Это я вам сообщаю, как глава Судебной власти, кстати. Пока не снято чрезвычайное положение – нет различия, через минуту пускать в дело оружие или другие неприятные вещи – либо через три часа. Бюрократическая процедура начнется лишь завтра. Если начнется, разумеется.

Ник легко поднялся, несколько раз прошелся туда-сюда по помещению, вдоль металлических воротец с цифрами. Большинство из них были приоткрыты – и оттуда тянуло холодом. Впрочем, холодно мне не было. Я была слишком напряжена, слишком сосредоточена. Сейчас я не испытывала даже ненависти: предельная концентрация внимания растворила ее, как кипяток растворяет кусочек сахара.