Массилийка, проникшись, залопотала с арестанткой по-гречески со скоростью хорошего пулемёта – мы оба едва успевали разобрать только отдельные слова и понимали только с пятого на десятое…

– Елена говорит, что согласилась бы на ВСЁ, – по глазам обеих было предельно ясно, что понимается под этим "всё", и не менее ясно то, что кампанка готова разлечься и раздвинуть ноги хоть прямо сейчас и хоть прямо на столе, – Но только не это. Это было бы предательством по отношению к братьям и сёстрам по вере, – переводя, Аглея и сама явно не была обрадована, – Боюсь, я не смогу её убедить. Нельзя ли ей заслужить снисхождение как-нибудь иначе? – и улыбается эдак намекающе.

– Хренио, хочешь поржать? Нарочно – хрен придумаешь! – прикололся я, – Я звоню домой, а моя там с твоей и с Юлькой лясы точит. Я говорю своей, что задержусь по тому же делу, что и ты, и Юлька тут же версию выдала, что мы с тобой по бабам втихаря прошвырнуться намылились, а тут – прикинь, нас с тобой как раз на это и подбивают, – и мы оба расхохотались.

– Для "как-нибудь иначе" у нас и без неё женщин достаточно, – ответил мент, когда отсмеялся, – А от неё мне нужны имена и адреса тех, кто ещё не втянут в секту, но помогал ей или намеревался помогать.

– Для Елены это предательство, – перевела гетера ответ арестантки.

– А чего ты хотела? – испанец обратился к кампанке напрямую по-гречески, – И невинность соблюсти, и капитал приобрести? Так в жизни не бывает. Или ты с ними, или – с нами, и от этого будет зависеть твоя дальнейшая участь. Да, это – предательство, если уж называть вещи своими именами, но и предательство тоже бывает разным. Вряд ли ты расскажешь мне что-то такое, чего бы я не выпытал у прочих ваших, да и уже известного мне вполне достаточно, чтобы всех их вздёрнуть высоко и коротко. В чём ухудшится их судьба от рассказанного тобой? Зато на тайной службе у нас ты сможешь спасти многих других – тех, кто ещё на распутье. Почитайте своего Диониса сами, развратничайте в его честь друг с дружкой – не за это мы вас преследуем, а за мошенничества, вымогательства, убийства и вовлечение местной молодёжи. Любого из сочувствующих вам, которого ты отвратишь от преступной деятельности, ты спасёшь тем самым от гибели при облаве или от петли на шее. Это, по-твоему, тоже предательство? Пусть оступаются и гибнут оттого, что некоей Елене Неаполитанской захотелось героически пасть, но остаться чистенькой? Я не тороплю тебя с решением, можешь подумать пару-тройку дней. А чтобы тебе лучше думалось, эти дни ты проведёшь не в вашем холодном обезьяннике, а в тёплой одиночной камере – у нас как раз одна такая освободилась. Увести – в пятую одиночную!