Рот искривился, руки напряглись… сейчас кинется.

– Не буду. И запомни, племянник. Я-то молчать буду. И матушка твоя молчать будет. А вот кто другой – не знаю.

– Руди молчит.

– Руди тоже виновен в смерти той девушки… кто она была?

– Не знаю… какая-то лембергская девка. Лиза, кажется… Я потом ее семье денег дал.

– Ясно. Так вот, когда не хочешь, чтобы о тебе черные слухи пошли, изволь помочь.

– А ты, дядя… маменька, это ведь вы оба затеяли?

Любава Никодимовна вздохнула:

– Мы как лучше хотели, сынок.

– Знаю. Только впредь так не делайте никогда.

Любава и не собиралась. Из этой беды выбраться бы.

И с Руди она поговорит. О таких вещах она знать должна! Обязана!

– Уверен ты насчет Устиньи, сынок?

Фёдор еще раз кивнул:

– Матушка, я потом пробовал… не важно. Такое у меня, только когда я понимаю, что обмануть меня хотят. Что не она это, а кто-то под нее подделывается. А когда я знаю, что не Устинья это, все в порядке. Мы с Руди проверяли.

Счет к Руди увеличился. Царица зубами скрипнула…

– Феденька, мы сейчас никого звать не будем. Ты себя как чувствуешь?

– Лучше. Эта хоть руки мне не подрала. И то радует.

Руки и правда были целы. На груди пара царапин, но это так, мелочи.

– Тогда одевайся, Феденька… то есть одежду поправь и иди с дядей. Помоги ему тело вынести, да и возвращайся.