А к чему царица в чашку молоко наливает? [46]

Боярыня Евдокия и растерялась, было, а потом на дочь посмотрела.

– Позволь, государыня, я за тобой поухаживаю. Сколько тебе кусочков сахара положить? Один? Два?

– Поухаживай, боярышня. Два кусочка сахара положи.

Боярыня с оторопью смотрела, как ее дочь в чашку сливки наливает, как чай льет, сахар кладет диковинными щипчиками, как с поклоном чашку царице подает…

– Да за матерью поухаживай.

– Позволишь, матушка?

Евдокия только кивнула.

Лучше пусть Устя. Хоть позора не будет…

Матери Устинья просто чая налила, сахар кинула. Вот царица, зараза! Откуда ж боярыне знать, как эту гадость лембергскую пьют?

Устю она во времена оны дрессировала, как зверушку какую. Сколько ж она за этот чай натерпелась, век бы его не видеть, не пить! Но руки сами делали, как помнили.

– Матушка твоя без молока чай пьет?

– Да-да, государыня, – сообразила боярыня Евдокия. – Вкус у него такой… сложный.

– Это верно. Настоящий лембергский чай – это почти ритуал. Его надо ценить по достоинству. Но я смотрю, боярышня, ты в нем вкус понимаешь?

Себе Устя сделала чай с молоком.

Захотелось.

Тот вкус вспомнился из ТОЙ, загубленной юности.

– Мне, государыня, травяной взвар милее. А если с медом, так и вовсе ничего лучшего не надобно.

– Прикажу – принесут тебе.

– Ни к чему, государыня. Что тебе хорошо, то и остальным женщинам в Россе в радость будет.