– Не будет она при тебе откровенна. Уж прости, а только и сил, и времени больше потребуется, чтобы разговорить ее, к чему нам их зря тратить?

– Тогда просто послушаю.

– Через глазок потаенный? Хорошо, Боря. Мне от тебя таить нечего, а вот ей… только не вмешивайся, даже когда что-то страшное или странное услышишь. Не вмешивайся, умоляю!

– Хорошо, Устёна. Хочешь – прямо сейчас пойдем?

– Хочу, Боря. Нет, не хочу, а надобно.

* * *

Платон Раенский к Любаве нередко захаживал, никто и не удивился. Родня, чай.

Вот и сейчас пришел, поклонился по-родственному, шубу расстегнул. Царица уже в постели лежала, на локте приподнялась, удивилась:

– Платоша? Случилось чего?

– Поделиться хотел, Любавушка. А там, может, ты чего придумаешь, может, чего подскажешь.

– Чем поделиться?

Любава дождалась, пока дверь закроется, а Платон рядом с ней на кровать присядет. Так-то их не подслушают.

– Кажись, нашел я, ради кого царь с женой разводиться вздумал.

– И кто ж эта стерва?

– Марфа. Михайлы Данилова дочка.

Любава брови нахмурила, долго припоминать и не пришлось.

– Красивая. Черноволосая такая, верно?

– Верно. Она о государе всех подряд расспрашивает.

– Не о Феденьке?

– Нет, Любушка, именно о Борисе. А еще сам он ее на отбор предложил.