Аксинья в ответ покраснела, поклонилась, пробулькала что-то невнятное… да, хоть и сестры они, да только Устинья себя держать умеет, а эта…

Дурища!

Вслух же Фёдор ничего не сказал, наблюдая, как Адам с помощником выносят из Сердоликовой палаты так и не пришедшую в себя Устинью.

Церемония своим ходом шла.

* * *

Не приходила в себя Устинья еще минут пять. Вот как принесли ее в лекарские покои да стрелец за дверь вышел, так и вскинулась она, прищурилась:

– Что, мейр Козельский, поговорим?

Адам аж шарахнулся.

Смотрит на него женщина, а глаза у нее прищурены. И кажется мужчине, что по ободку зрачка искры бегут. Зеленые, яркие…

– Эм-м-м… б-боярышн-ня, я рад… да, рад, что ты опамятовалась…

– Кто тебе велел нить жемчуга из моих волос забрать?

Устя понимала, что сам Адам вряд ли к тому причастен. Не с его силенками порчу наводить, обычный он человек, не слишком хороший, не очень плохой. Но кто-то же велел ему?

А кто?

– Государыня Любава сказала.

Устя кивнула понимающе.

– А когда б она отравлена оказалась?

– Государыня уверила, что вреда тебе нить не нанесет, просто, пока при тебе она, ты себя плохо чувствовать будешь… Бредни бабские. Но как отказать? Она государыня, и брата ее я любил, служил ему честь по чести. – Адам за собой никакой вины и рядом не ведал.

Не вор он, не делал ничего противузаконного, а что государыне Любаве услужить согласился – так что ж? У нее любые фантазии быть могут, она недавно болела сильно. Иногда и потакать им следует, пусть уж… Бабы!

Эти мысли у него на лице написаны были так ясно, что Устя только головой качнула.

Как же легко управлять некоторыми мужчинами! И женщинами тоже… только говори, что они хотят услышать, – и будут танцевать под твою музыку.