Экипаж судна может укрыться во внутренних помещениях, и без особой надобности на палубе не показываться. А канмусу, кроме собственного гидрокостюма, лицевой маски и обвеса, прятаться негде. И здесь выручает только собственный могучий, нечеловеческий метаболизм, производящий тепло просто в гигантских масштабах, – но за который позже приходится расплачиваться поистине волчьим аппетитом.
Вот и брезентовые сумки с пайками опустели у девчонок уже через десять часов хода, хотя и шли они довольно бодро, держа скорость гораздо выше, чем реальные корабли в такую погоду. Все же человеческие габариты воплощений кораблей давали им сто очков форы и в тяговооруженности, и в не столь сильном воздействии волн и ветра.
Но все же мне было с чем сравнить: если канмусу именно боролись со штормом, – пусть успешно и привычно превозмогая волны, – то Глубинные, как истинные дети моря, просто были его частью, грациозно скользя по воде и под ней, как казалось, совершенно не прикладывая никаких лишних усилий. Им вообще в этом смысле, кстати, оказалось гораздо проще: будучи изначально созданиями подводными, все эсминцы с Цу и Чисэ, например, попросту держались на несколько метров глубже поверхности. И пропускали водяные валы над собой, лишь изредка появляясь на поверхности.
А вот Рейна и Нэлл, – видимо, не особо желая оставлять своего лидера в одиночестве, – хоть и старались держаться надводного положения, но показали новый фокус. Просто, сохраняя общий для всех курс и скорость, они входили в очередную стену накатывающейся водяной горы с одной стороны.., и выходили уже с другой. Чем вызывали довольно частые завистливые взгляды девчонок, которым приходилось испытывать на себе все прелести болтанки и нескончаемых прыжков между небом и поверхностью моря.
Что же до воздействия «времени чудес» на мою стаю и меня самого…
Чем больше крепчал шторм, и чем сильнее ревел ветер, снося клочья пены и летящие горизонтально потоки воды с верхушек волн, – тем больший восторг поднимался во мне. А каждая вспышка молнии словно отдавалась во всем теле такой же, но приятной вспышкой, рассылая по нервам тысячи бодрящих, щекочущих огоньков. Казалось, я вот-вот закричу от накатывающей на меня радости и безудержного веселья: и своего собственного, и того, что устремлялось ко мне через связь с моими подопечными. Стая вела себя, словно компания детей на пике игрового азарта в детской зоне развлечений, с батутами, мягкими ямами и прочими аттракционами. Исправно держа ход и направление, эсминцы то и дело выскакивали из волн – складывалось такое впечатление, будто соревнуясь, кто окажется выше. А падая обратно, ввинчивались в воду, вращаясь вокруг своей оси. Крейсера вели себя скромнее, но излучаемые ими эмоции было трудно с чем-то спутать, да и я тоже замечал их ритмичную раскачку. Рейна же… Это воистину неугомонное чудовище, и в обычном состоянии бывшее весьма гиперактивным, сейчас отрывалось по полной. Окутанная белым флером водной пыли, слегка демонического вида зубастая девица в развевающемся на ветру дождевике, сияя фиолетовым глазищами и заливисто смеясь, то прошибала накатывающие волны, как стены, то, как эсминцы, разгонялась под уклон и при взлете на гребень, используя Хвост как балансир, кувыркалась и крутила в воздухе подобие фуэте.